Вдовушка - Анна Сергеевна Чухлебова
Я решаю, что надо сделать сбор среди Гошиных коллег. Мы вместе сочиняем письмо его начальнице, чтобы она разрешила подвесить сообщение в рабочий чат. Сочувствует, предупреждает начальство выше, дают добро. Сообщение должно быть без соплей и манипуляций, четко по фактам. Гоша пишет сам, я исправляю, подсказываю, какие детали добавить. Текст по канонам «Пиши, сокращай». Из сообщения следует, что без операции Гошиной ноге полная пизда; чистый факт, никакой спекуляции. И прямая просьба подкинуть на это хоть что-нибудь. Компания большая, сообщение понятно. Со сбора наскребли тысяч тридцать, уже результат. Начальница выбила еще тридцатку от самой компании, мировая баба. Сколько-то Гоша нашел сам; ну, как нашел – продал злополучный скейтборд. Не хватало последней пятнашки. Я поскребла по сусекам. Вся возня с поиском денег заняла порядка двух недель.
Период восстановления Гоша проводит на макаронах. Спустя три недели, когда Нади нет дома, я приезжаю к нему с шаурмой.
Я тогда уже буду – не совсем с ним; но в момент, когда он возьмет меня за руки, я пойму, что мы друг у друга есть навсегда, пусть и неизвестно, в каком качестве.
Другое имя
Насколько же черная зима подступала в том октябре. Разве опишешь ту черноту.
Свойства цвета как волны уже разрушены, есть лишь его полное отсутствие. Желание отвести взгляд понятно, спасительно. Показалось, пройдет. Нога зарастет, не кудахтает вокруг Надя, тебе не больно. Это не я сижу запершись дома, будто последняя клетка, уцелевшая после удара ядерной боеголовки. Немыслимо физически чувствовать небытие, всё еще как-то оставаясь живой. Я сижу дома и вкалываю, вот, посмотрите, макеты. Босс уже всё утвердил.
Складываешь шарады, а тебе за них дают деньги, – так бы я описала свою работу. В детстве ходишь в художку, как взвинченный Да Винчи, откровение близко, стоит лишь поймать блик света божьего в бутылочном горлышке. А потом вырастаешь – и нужно всего лишь сверстать баннер или там презентацию. Потенциал к отражению истины монетизируется отвратительно плохо, а вот разослать красивенькое потенциальным оптовикам, чтоб покупали, финансово рационально. Тратишь бесценное, чтоб заработать ценное. Невозвратные дни жизни меняешь на одежду, еду.
Эта наебка от бытия всегда ломала меня, но теперь она оказалась спасительной. Спрятать пустоту в помехах иногда означает банальное выживание. И эти бирюльки мне оказались так кстати, что очередной занудный баннер я клепала с каким-то остервенелым вдохновением. Когда суета есть, то нет вечности, а моя вечность всё больше походила на бездонную яму.
Я брала сверхурочные уже второй месяц подряд, толковые фрилансеры отвалились, а я штатник на полном довольствии – поэтому почти что раб. Когда я едва не заснула посреди очередной планерки в зуме, ледяное сердце моей боссихи вспомнило, что вода ему не чужда. А может, просто решило, что у загнанной казалось бы лошади еще есть потенциал к искре в копытцах. В хорошей форме эта лошадь была на диво продуктивна и выдавала отменные креативы. Всё решилось до странного быстро – уже через две недели появился Тимур. Лучистая брюнетистая аватарка, тронутая азиатщиной. Неплохое портфолио. Вот и всё, что знаешь о человеке в момент, когда его приняли тебе в напарники.
На личный контакт он вышел в первое же утро; нужно было снавигировать его по исходникам, как это всегда и бывает на старте работы. Я сразу заметила, что с ним очень легко. На второй день мы уже взахлеб хохотали с полнейшей нелепицы, а вечером добавились во всех соцсетях, где только могли.
Наш удаленочный коллектив мне всегда напоминал лабиринт. Подобно Минотавру, я сижу где-то в катакомбах. Время от времени сверху открывается окошко, и появляется гигантский указательный палец с глянцевым блеском красного ногтя – боссиха предъявляет задачу и командует «Фас!». Слышишь дальние голоса, катится эхом зум-зум, но производители этого звука бестелесны. Небольшая кучка золота материализуется два раза в месяц. В целом, всё. Полное устройство лабиринта, кто и чем занят в соседней пазухе, и куда это злоебучее сооружение, черт подери, ведет, – для меня оставалось загадкой, скрывающейся во тьме. Мое дело очень простое – ме-ме-ме-макет. Как мы понимаем, образ Минотавра здесь что-то вроде спасительной грезы, мечты о могуществе. На деле, то животное, которое я отыгрывала на работе, имело голову овцы, чья баранья упертость помогала довести дело до конца, даже если меня саму от него густо и интенсивно тошнило.
От присутствия Тимура у меня появилось чувство, что этот неведомый лабиринт затопило по щиколотку водой, и эта вода – мой добрейший друг, который знает каждый вход, выход, закуток и трещину. Пока я бодалась с задачей, Тимур разбирался, а точно ли она необходима, и частенько избавлял меня от трудоемких и бестолковых безделушек. В две головы и четыре руки мы справлялись со всем легко и быстро. Но от нас всё равно требовалось быть доступными в рабочее время: промедление в ответе больше десяти минут грозило поркой. Сидя на сетевой привязи, мы с Тимуром принялись подолгу болтать друг с другом. Переписочки, мемы, громогласный хохочущий капс. Очень скоро всё это перекинулось и на вечера. Спустя три недели я могла сказать с точностью до минуты, чем Тимур занят в любой день недели, кроме выходных. В субботу и воскресенье он был со своей семьей и иногда пропадал с радаров.
К своим поющим двадцати восьми он уже сделал жене двоих, девочку и мальчика-младенчика. Дочку он отводил в детсад к 8:30, в ледяной мокрой петербургской темноте. В 9:30 мы уже начинали работать. В 17:30 я прикрывала его в последний рабочий час, потому что требовалось забрать ребенка. Мальчик-младенчик весь день буянил на голове Тимуровой жены. В ее профиле на аватарке всё еще стояла свадебная фотография; молодые, красивые – да, но будто живая роза, которую окунули в расплавленное стекло. Она никогда не публиковала свои свежие фотографии, показывая себя публике лишь в этих стеклянноглазых мечтах из прошлого. И в детях, вот фоток малышей у нее на странице была целая куча. Изредка они идиллически сидели на руках у Тимура, улыбающегося во все тридцать два.
В первых числах декабря, на выходных, во время типичной Тимуровой отключки, я поймала странное чувство. Если сконцентрироваться на воспоминании об этом, то
