Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
Но дело было не в этом. Дело было в странной Бастиндиной ненависти, которая готова была сгноить их обоих в каменной тюрьме.
Мамины губы дрожали, глаза блестели от готовых пролиться слёз.
– У меня всё, – стальным голосом сказала Бастинда, – думайте, что делать. Я должна идти.
«К свиданцу», – догадался Рыбкин.
Бастинда встала со своего места и пошла к двери, вколачивая в пол каблуки. Перед дверью оглянулась.
– Вот вы где у меня! – и постучала ладонью по кулону, болтавшемуся на шее. – Фамилия-то какая… Рыбкин, – она будто выплюнула, брезгливо выпятив нижнюю губу, их с мамой общую фамилию. – Ладно бы ещё Рыбин был…
Мама наклонила голову ещё ниже. Одинокая слезинка капнула на парту.
Рыбкин напряг все жилы, в голове у него зазвенело; лопнула вощёная нитка, воротничок распался на отдельные бусинки, которые заскакали по полу, и мама, пряча слёзы, бросилась собирать в руку убегавшие жемчужины.
Хлопнула дверь. Бастиндины каблуки застучали по коридору.
Рыбкин на секунду возник за маминой спиной, бросил отчаянный взгляд на её вздрагивающие плечи, потом за окно, на ветку ближайшего тополя – глубокое синее небо! – и превратился в маленького тощего воробья, прыгающего на ней.
…Воробей был голоден как собака. С самого утра у него во рту не было маковой росинки. Ни о чём, кроме еды, серо-коричневый парнишка думать просто не мог. Рыбкин огромным усилием воли удерживал пушистое тельце на дереве, а в голову всё время лезли назойливые мечты о вчерашней булке, раздавленной машиной, о какой-то гороховой каше, которую по средам какая-то тётя Зина вываливает на крышку канализационного люка, о просыпанном пшене на крыльце магазина… Рыбкин вцепился коготками в кору дерева, чтобы немедленно не сорваться и не полететь клевать пшено. Потребовалось гигантское усилие воли, чтобы не забыть, зачем он здесь, и не пропустить Бастинду.
А вот и она. Бастинда возникла на крыльце, щурясь от весеннего света. Она застыла в дверях, подставив солнцу лицо и обворожительно улыбаясь. Свиданец сорвался с лавки, быстрым шагом подошёл к школьному входу и преподнёс букетик каких-то маленьких синих цветов, завёрнутых в широкие листья. Бастинда ахнула, зарыла нос в букетик и засмеялась счастливым смехом.
Парочка двинулась по аллее школьного сада на выход. Глаза Бастинды сияли. Она летела лёгкой походкой на своих высоких каблуках, ветер красиво трепал широкую синюю юбку. Смех звенел хрустальным колокольчиком. Свиданец не отрывал глаз от её лица.
Рыбкин-воробей забыл про голод. Он то перелетал, то прыгал за ними по садовой дорожке. Он был поражён в самое сердце. Потому что всё, ну буквально всё происходящее с Бастиндой было враньём.
Она врала своими высокими каблуками и лёгкой походкой на цыпочках, и сияющими глазами, и смехом-колокольчиком. Врала синей летящей юбкой и улыбающимся лицом, запрокинутым к небу. Волосами, заплетёнными в косу, букетиком, прижатым к груди, красивым взмахом руки в соскользнувшем до плеча рукаве. Не может быть у Бастинды всего этого.
Но кто это знал сейчас, кроме Рыбкина?
Парочка тем временем вышла со школьного двора и зашагала по набережной. Свернули на липовую аллею, взялись за руки.
У Рыбкина прямо клокотало в груди. Бастинда старательно изображала то, чем ни в коем случае не была на самом деле. А капитан верил. Рыбкин прямо видел, как тот на глазах влюбляется в её смех, и походку, и синюю юбку.
– Врр-рёт!.. Вр-ррёт!.. – чирикал, надрываясь, Рыбкин, но кто же его мог понять? Капитан пару раз оглянулся, с удивлением разглядывая во всё горло орущего воробья, и всё.
А Рыбкин лихорадочно думал, что бы такое предпринять, чтобы Бастиндин кавалер вдруг понял наконец её гадкую сущность, чтобы она хоть на секунду перестала притворяться и показала себя настоящей…
И он отпустил наконец падающего от голода воробьишку, тем более что открытое кафе на набережной щедро манило рассыпанными по столу крошками от слоёного пирожного, и превратился в форменный ботинок Бастиндиного свиданца. Впереди была лестница на пешеходный мост через речку. Змея в синей юбке вдруг задрала голову, раскинула руки и со смехом побежала-полетела вверх по ступенькам. Рыбкин-ботинок поторопил хозяина и уже примерился наступить на хвост тянущейся по земле юбке, но вдруг устыдился, вообразив, как юбка моментально соскользнёт вниз и взгляду представится… Нет, это нельзя. Потом он подумывал стать одной из серых Бастиндиных босоножек и подломить высокий каблук – пусть грохнется или хромает, как одноногий пират! Хотя… Может сломать ногу, а это уж ни к чему, конечно. И потом, Рыбкин прямо видел, как капитан подхватывает эту гадину на руки и несёт до самого дома. А она нежно обнимает его за шею; оказавшись лицом к лицу, застенчиво опускает длинные ресницы и окутывает его ароматом лесной фиалки. Тьфу! Рыбкин бы заскрипел зубами, если бы был человеком, но он был форменным ботинком и только скрипнул новенькой кожей.
Парочка – Бастинда впереди, кавалер чуть поодаль – не спеша миновала пешеходный мост и углубилась в кущи парка.
И тут…
Рыбкин затаил дыхание: училка увидела качели. Она нежно засмеялась, оглянулась на улыбающегося капитана и скользнула на деревянное сиденье. Устроившись поудобнее, приняла изящную позу: высоко подняв руки, ухватилась за металлические пруты, которые держали деревянное креслице, манерно вытянув, скрестила ноги, а голову красиво закинула.
Рыбкин не поверил своему счастью. И… стал качелями.
Он крепко обхватил Бастиндины бока полукруглой металлической спинкой, замерев в ожидании.
Дождался. Змеюкин свиданец легко повёл за железный прут сиденье с дамой взад-вперёд.
Кач-кач… Ещё… Плавно. Легко. Смех Бастинды разливался журчанием лесного ручейка. Рыбкин стиснул зубы. Приготовился. Р-р-раз! Рр-р-аз! Качели уже без участия мужской руки взлетели в небо. Бастинда смеялась. Ещё р-раз! Ноги взлетели выше головы. Рванулась вверх синяя юбка. Бастинда взвизгнула. Капитан попытался придержать качели. Какое там! Они жили своей жизнью и несли его симпатию к самым верхушкам леса. Бастинда визжала уже по-настоящему, душераздирающе и хрипло, как мартовский кот; с ног сорвались и улетели в небо серые босоножки. Кавалер всеми силами старался поймать железные поводья и остановить пугающий полёт.
Но Рыбкин был не такой дурак. Стремительно, мощно, с неуклонно нарастающей амплитудой, он мотал туда-сюда свою подлую мучительницу и в то же время крепко держал её, надёжно припечатав к сиденью железными боками.
– Останови-и-и!.. Я не хочу-у-у!.. – орала она сиплым голосом, моментально став сама собой.
Баммм!.. – качели взлетели до максимально возможной точки и, едва не прокрутив «солнышко», шарахнулись об ограничитель.
Бастинда завыла каким-то нечеловеческим голосом. Ей было не до притворства. Взлетев
