Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
Прохор сделал паузу, выпятил челюсть и склонил голову набок, а Рыбкин внутренним взором увидел папу Гайкина, подполковника, боевого офицера, с бычьей шеей и свирепо бугрящимися под рубашкой мощными бицепсами.
Случай осуществить задуманное представился в этот же день. Бастинда объявляла результаты диктанта. Развернув тетрадь Гайкина, она дрянным голосом брезгливо бросила:
– Девятнадцать ошибок на страницу текста. Диктант учащегося коррекционной школы.
И это было ещё ничего, нормально. Обычно из неё летело – дебил, имбецил, даун, урод, слабоумный и тому подобное; она шлёпала диагнозы, как врач на осмотре в психиатричке.
Но Прохор Гайкин не стал терпеть и этого. Он, пыхтя, вылез из-за парты, на всякий случай подглядел в шпаргалку и грохнув кулаком по столу, с некоторой запинкой чётко произнёс:
– Как вы смеете унижать меня… в присутствии моего собственного достоинства!
Воцарилась тишина. Через какое-то время Бастинда процедила: «Садись!» и обзываться на Гайкина перестала. В журнале стали появляться редкие тройки.
Закревский тоже, сам того не ведая, нашёл рычаг влияния. Бастинда – барышня незамужняя, живут они в небольшом военном городке, и время от времени после уроков в школьном саду на лавочке её поджидает то один, то другой командированный лейтенант для совместных прогулок и ухаживания. Лавка – под окном раздевалки, а на подоконнике – Закревский, спрятавшийся за шторой. Завидев училку, спешащую к свиданцу, он припечатывал ожидающего многократно повторённой фразой «Жучкин жених», причём подходил к исполнению оскорбительной обзывалки вполне творчески: то завывал, как ветер в каминной трубе, то ухал ночной совой, то визжал как резаный поросёнок. Под конец пронзительно свистел в форточку.
По каким-то только ей одной известным причинам Бастинда не могла или не хотела назначать свидания в другом месте, поэтому вызывала его после уроков и беседовала один на один в классе при закрытых дверях. На занятиях не трогала и ставила тройки почти за просто так.
Но Закревский кричать в форточку не перестал. Он орал и свистел точно так же и ту же самую фразу, но только когда Жучкин жених сидел и ждал Жучку один. Ну не мог Закревский отказать себе в этом удовольствии. А пусть знает, летёха, с кем связался…
Механизмов воздействия на Бастинду не было только у Рыбкина. Но он держался как мог. Решил проблему с диктантами: научился незаметно зажимать уши при первом чтении. Правда, с задачами и изложениями была беда. И Бастинда клевала его, жалила, обзывала гадкими словами, швыряла его тетради, шипела, как масло на раскалённой сковородке, когда случайно сталкивалась с ним в школьном коридоре, и несколько раз, когда никто не видел, больно щипала Рыбкина за ухо.
Вот теперь вызывала маму. Мама к приходу Рыбкина домой уже всё знала и собиралась в школу. Она надела коричневое платье и застёгивала перед зеркалом свой любимый жемчужный воротничок.
– Толя, меня вызывает Елена Жухаевна, – вздохнула мама. Ты не знаешь зачем?
– За изложение, – прошептал Рыбкин.
Мама увидела его несчастные глаза в зеркале и улыбнулась.
– Прорвёмся, – весело сказала она, но в голосе что-то дрогнуло.
…Ну не мог Рыбкин, не мог отпустить к этой гадине маму одну. Он проводил её взглядом до двери – устремил взор в окно – «глубокое синее небо» – вздохнул – и превратился в мамин жемчужный воротничок.
Он ласково обнимал маму за шею всю дорогу до школы, его жемчужинки нежно трогали кожу своими атласными бочками, а центральная, грушевидная, скрепляющая две круглые половиночки, весело билась чуть ниже ложбинки. «Не бойся, я с тобой», – говорил Рыбкин-воротничок. Они вместе вошли в ворота, прогулялись по школьному саду, увидели на лавке под окном раздевалки очередного Бастиндиного свиданца с погонами капитана, который в ожидании «дамы» играл сам с собой в карманные шахматы, и открыли тяжёлую дверь.
…Бастинда сидела в классе одна и на мамино робкое «Здравствуйте, Елена Жухаевна» не удосужилась ответить, только кивнула на первую парту прямо напротив своего стола. Рыбкин взглянул на Бастинду и поразился, как она изменилась за эти три часа. Откуда-то взялась лёгкая синяя юбка, на тон светлее кофточка со свободными длинными рукавами; она распустила волосы, вечно заколотые небрежным кукишем на затылке, и заплела их в какую-то ловкую, нетугую косу, которая начиналась причудливо-небрежным колоском чуть ли не со лба и заканчивалась лукавым завитком на правом плече. Ресницы были накрашены чёрным и подчёркивали пронзительную синеву глаз, губы, тронутые какой-то нежной блестючей помадой, сияли.
«Для того капитана», – понял Рыбкин и вспомнил свиданца с шахматами. Этот, видать, был каким-то особенным: для всех прочих училка так не наряжалась.
За всеми размышлениями о причинах изменения Бастиндиной внешности Рыбкин пропустил начало разговора.
Бастинда не называла маму Рыбкина никак. С того первого раза, когда та пришла по поводу двойки за внеклассное чтение. Выяснилось, что сын не прочитал книжку Бориса Житкова «Что я видел»… Мама пыталась объяснить, что времени на неё не хватило, потому что весь вечер Толя не мог оторваться от «Маленького принца», и нельзя ли…
– Женьщина-а-а, – пронзительно прервала её Бастинда, – вы соображаете, что будет, если все начнут…
Мама оправдывалась, объясняла, говорила, что её сын очень читающий ребёнок и что Анна Андреевна в подобных случаях разрешала отступать от заданного и рассказывать…
– Женьщина-а-а, – не слушая, выла Бастинда, – Анька их всех и испортила своими отступлениями!.. Есть домашнее задание, женьщина, и никто не вправе его игнорировать!..
Мама ушла из школы оглушённой, раздавленной, Бастиндино «женьщина-а-а!..» звучало в голове без перерыва, подбрасывало ночью в кровати и лишало сна.
Впоследствии Бастинда изменила манеру общения – она объединила маму и Рыбкина в одно лицо и, никак не именуя ни того ни другого, брезгливым «вы» давала понять, что мать и сын при отсутствии способности к учёбе, сообразительности, собранности – примерно одного поля ягоды. Вот и сейчас:
– Я не аттестую вас, не аттестую! Вы не напишете итоговый тест, не напишете!
– Почему не напишем, очень даже прекрасно напишем! – защищалась мама.
– Не напишете, потому что у вас… Дис-с-лекс-сия, – кс-сс-т, ксс-ст, атласным шелестом вошёл в пазы прекрасно смазанный тяжёлый засов, – дисгр-рафия – прогрохотало колесо сейфового замка, с помощью мощной ручки совершившего полный оборот, – дис-каль-ку-лия! – в две доски крест-накрест перекрывшие дверь один за другим вбиты четыре стальных костыля.
…Мама и Рыбкин оказались одни в душном каменном мешке страшных диагнозов. А Бастинда разошлась не на шутку – она швыряла маме на стол тетради с волнами и с концентрическими кругами вместо диктанта, и рисунок затопления Северной Америки вместо решения задачи про Ниагарский водопад, и злополучное изложение про ежиного царя…
Рыбкин знал, что никаких проблем нет и итоговый диктант он успешно напишет, зажав уши, тест
