Бестеневая лампа - Иван Панкратов
— Таблетки-то им были зачем?
— Потому что воды тоже отгрузили, скажем так, условное количество. И выдавали вместо трех положенных литров на человека в сутки литр на троих. А жрать-то и пить хочется — парни все здоровые, под два метра. Ну они и бродили тут по округе, желуди ели да воду в лужах и ручьях набирали. Как видишь, в итоге не все у них с водой получилось… — Мазур незаметно перешла на «ты». — Блин, если б я курила, сейчас бы пачку, наверное, высосала. Я вообще не понимаю, как они это все организовали. Куда командир смотрел? Он что, не знал, что так будет? Или это очередная надежда на авось?
Платонов помолчал, переваривая услышанное. Военные реформы, доходящие до абсурда, были одной из тем кулуарных офицерских разговоров «за рюмкой чаю». Каждый день могло случиться что-то такое, что перечеркнет твою карьеру, твою пенсию, твою работу — и никто не был от этого застрахован.
— Ладно, пойдем дальше. Еще человек шестьдесят примерно, — позвала Елена Виктора в следующую палатку, но вдали послышались какие-то крики вперемешку с матерщиной, потом они услышали громкий одиночный выстрел в воздух. Звук разнесся далеко по округе. Где-то завыла собака. Виктор вздрогнул.
— У кого-то психоз, что ли, начался? — Мазур тоже насторожилась.
Второй выстрел. Уже ближе.
— Где эти твари?! — кричал кто-то, как заведенный. — Где эта, мать твою, комиссия?!
Голос приближался. Мазур и Платонов хотели нырнуть в ближайшую палатку, но застыли на месте, словно загипнотизированные этим голосом.
Последний раз неизвестный крикнул в паре метров от них, а потом показался из-за той самой палатки, где они хотели спрятаться. Платонов направил свет луч фонарика перед собой.
Перед ними стоял командир бригады с автоматом в опущенной руке. Голубой берет, тельняшка.
— Вы кто такие? Убери свет, скотина, — зло сказал он и направил на Мазур автомат. Платонов вдруг шагнул в сторону и оказался между ним и Еленой, закрыв ее собой.
— Он в упор троих прошибает, — не сменив интонации, сказал полковник.
Внезапно Елена положила руку на плечо Виктора и сильно и решительно отодвинула его в сторону.
— Перед вами — подполковник медицинской службы Мазур Елена Ивановна из базового госпиталя. Вы пукалку свою опустили бы, пока все плохо не кончилось.
И она закинула руку немного в бок, на бедро, будто у нее там кобура — в темноте полковник все равно не понял бы, что там ничего нет. Он засопел, заскрипел зубами, но отвел ствол автомата в сторону, не опуская его вниз.
— Цель прибытия?
— Разобраться, почему во вверенном вам подразделении полностью нарушены все санитарные нормы питания, в результате чего развилась вспышка дизентерии — это раз, — сделав шаг вперед, сказала Мазур. — Выяснить, по каким причинам вы скрывали эту информацию от начальства и не предпринимали никаких мер к скорейшему оказанию помощи — это два. Ну, и может быть, командующий округом еще и от себя что-то добавит.
— Мы не подчиняемся округу, — зачем-то сказал полковник и окончательно опустил автомат.
— Плевать. Значит, лично министр обороны.
Платонов стоял за спиной Мазур, слушал ее диалог с командиром десантной бригады, а в ушах звучали слова Рыкова: «Елену Ивановну не потянул? Слушай, я тебя на десять с лишним лет старше — но даже я бы не потянул…» И ему сейчас эти слова стали намного понятней, чем тогда, когда он их услышал.
— Так значит, это вы сообщили всё своему начальству? — спросил полковник.
— Конечно, — глядя ему в глаза, ответила Мазур. — А вы откуда об этом узнали? Здесь ведь телефоны не ловят сеть.
— У меня в палатке своя радиостанция. Штабная. На меня сейчас ваш командир вышел. Пообщались…
Елена Ивановна подошла к нему вплотную и спросила:
— То есть вы могли еще два дня назад, не выходя из штаба, сообщить о случившемся, но предпочли заставить лейтенанта Аверьянова все это дерьмо, в прямом и переносном смысле, разгребать в одиночку? Кстати, я знаю, что у вас по штату в лазарете четыре врача. Почему в поле всего один?
— Лето же, отпуска, — виновато ответил полковник, потом схватился за живот и оглядевшись по сторонам, сунул автомат Елене.
— Подержите… Он на предохранителе, но все равно… — предупредил он и, не договорив, рванул куда-то в темноту за палатки. Мазур легким движением руки отсоединила магазин, сняла автомат с предохранителя и дернула затвор, прижав приклад к бедру. Сверкнув в луче фонаря, патрон вылетел в траву. Елена подняла ствол в темное небо, нажала на спусковой крючок, проверив пустоту ствола.
— Так-то лучше, — сказала она Платонову, услышав сухой щелчок. — Магазин пусть у меня пока побудет.
Она подошла поближе, держа автомат за цевье.
— И, конечно, спасибо тебе, Виктор Сергеевич, что вот так смело, невзирая ни на что, был готов пожертвовать… Спасибо, но нет. Не зачтется тебе этот подвиг, не надейся.
Она сказала это так спокойно, так как-то между делом, что стало понятно — она не шутит. Платонов отвернулся от ее взгляда, вздохнул и, не дожидаясь возвращения полковника, пошел пальпировать оставшиеся животы…
Закончили они под утро, когда прибыли несколько палаток инфекционного госпиталя вместе с начальником отделения и шестью сестрами. Платонов был уверен, что он посмотрел более ста двадцати животов и теперь до конца своей жизни на них не взглянет. Мазур так и ходила с автоматом по лагерю, не отдав его командиру, и производила впечатление охранника лагеря какого-то наркобарона. Она контролировала развертывание дополнительных помещений, отдавала приказы — и автомат, пусть и без магазина, действовал лучше всякого мата и угроз.
Платонов сквозь смыкающиеся веки смотрел на нее из окна госпитального автобуса и потихоньку засыпал. Ему снилась Елена, лежащая под одеялом на белоснежных простынях; он подходил, отбрасывал одеяло в сторону — и видел, что на него смотрит ствол автомата, который Мазур наводила ему в грудь со словами:
— Спасибо, конечно, но нет…
8
Дед выслушал его историю, слегка улыбаясь. Виктор понимал, что за годы его службы он всякое видел — но, тем не менее, рассказал и хотел с ним обсудить причину случившегося.
— Я вижу это так, — закончив про дизентерию, сказал Платонов. — Они оказались совершенно небоеспособны. Почти семьсот человек были не в состоянии прокормить себя — потому что кто-то решил за них, что им не надо это уметь. Но ведь воинская часть в бою — это закрытая самодостаточная единица. На фронт с ними не поедут швеи-мотористки, сантехники, электрики. И баба Маня, — он вспомнил пересказ Елены, — тоже не поедет им кашу варить.
— Не поедет, — согласился дед. — Потому что на ней погоны должны быть. Потому что, когда война — никто ни с кем не договаривается. Договорам всем грош цена. Только приказ и безоговорочная исполнительность.
— Вот и я о том же, — Виктор порадовался такому взаимопониманию. — А они взяли и часть личного состава боевой единицы перевели в ранг тех, кто приказы исполнять не обязан. В итоге все знают, что получилось. Слава богу, они пока себе парашюты сами складывают, а то мало ли что…
— В общем, поработали вы там вдвоем, — Владимир Николаевич усмехнулся чему-то своему. — Я тоже как-то в такую ситуацию попал. Лет сорок назад… Нет, меньше немного. Уже здесь, когда с Кунашира переехали. В кладовке, помнишь, у меня стопка грамот лежит?
Виктор кивнул — в детстве он их частенько доставал и просматривал, не особо понимая, что такое «В ознаменование шестидесятилетия Великого Октября и проявленные успехи в боевой и политической подготовке…»
— Там они все оранжевые, а одна — зеленая. Найди ее, а я тебе потом расскажу кое-что.
Платонов встал, вошел в кладовую, щелкнул
