Индекс Франка - Иван Панкратов
Вадим заметно нервничал и часто смотрел на часы. В какой-то момент он вынул из кармана маленький флакончик, достал из него таблетку и положил в рот.
Платонову, конечно, всё это было интересно, и если бы рядом с ним сейчас стоял, например, Москалёв, а не Кравец, может, он и сумел проанализировать эту ситуацию. Но больше всего ему сейчас хотелось, чтобы Полина не отпускала руку, поэтому странный парень Вадим Беляков не поместился у него в сознании целиком. Кравец словно почувствовала, что несколько переусердствовала в сближении во время игры в шпионов, разжала пальцы и повернулась к нему, оказавшись лицом к лицу.
— Он вообще загадочный, — сказала Полина, вновь, как и тогда ночью, слегка отклонившись назад, как человек, который всегда сильно переживает за личное пространство. Виктор понял это и отступил на шаг — хотя, справедливости ради, он не по своей воле совершил сейчас это вторжение. Сложно соблюдать дистанцию, когда женщина сама берет тебя за руку и куда-то ведёт.
— Да, судя по тому, что мне рассказала его мама перед… Перед операцией, — уточнил он, сумев избежать слов «перед смертью». — Может, у него тут какие-то знакомые? Ещё родственники? Может он приехать сюда проведать кого-то?
— А знаете, что странно? — Полина вдруг наклонилась поближе, словно собиралась сообщить Платонову какую-то тайну. — Я его уже второй раз здесь вижу после смерти его мамы. Второй — а ведь возможно, он и чаще здесь бывает. Сейчас возле шлагбаума, а в прошлый раз — на лестнице над пандусом. Там же склон высокий, я из машины смотрела, и мне казалось, что он в окна заглядывал. То ли в оперблок, то ли в терапию.
— Виктор Сергеевич, давайте уже определяться! — громко позвала Настя, стоя у каталки в ожидании хоть каких-то команд. Эта фраза вырвала его из пленительного забытья и словно окунула в холодную воду. Он, проклиная свою слабость, коротко сказал Полине: «Извините…» и занялся тяжёлой пациенткой.
И она действительно оказалась тяжёлой — по всем хирургическим параметрам.
Платонов давно привык, что пациенты в тяжёлом состоянии вполне адекватны первые трое суток. Они разговаривают, пытаются шутить, помогают перекладывать себя из клинитрона на каталку. И это, в принципе, вводит в заблуждение и их самих, и родственников. «Ну как же так, вот мы только вчера с ним разговаривали и за руку держались — а сегодня он уже с трубкой во рту и меня не видит и не слышит?»
Поверхностное, тотально легкомысленное отношение людей к ожогам (особенно у детей) иногда удивляло — но чем дальше, тем все реже и реже. Крики мамаш «Я пишу отказ и забираю сына! Подумаешь, ожоги!» давно уже перестали возмущать — он протягивал им бланки отказов, ручку и, пока они трясущимися руками пытались под диктовку выводить фразу «… от стационарного лечения отказываюсь, о возможных последствиях, вплоть до летального исхода, предупреждена…», просто ждал.
Где-то в районе «летального» они впервые поднимали глаза от листа отказа. На слове «исхода» ручка замирала над бумагой.
— Он что, умереть может? — размазанная по щекам тушь делала из таких женщин клоуна Пеннивайза. — От ожогов?
— Дети до года запросто погибают от чашки горячего чая, — безэмоционально произносил Платонов. — И почти все они в шоке — но вы не можете этого понять. То, что они не плачут, не жалуются — ещё не показатель.
— И что нам делать? — обычно именно в этот момент они клали ручку на лист отказа и больше к ней не прикасались.
— Вам — ничего, — Виктор отходил от стойки медсестры, уводя за собой родителей. — Вы уже все сделали.
В этот момент в сериале «Клиника» из палаты должен был выйти Цой с гитарой и, немного выдвинув нижнюю челюсть вперёд, спеть:
— Дальше действовать будем мы!..
Но никто не выходил, только дежурный реаниматолог, немного склонив голову, скептически осматривал пациентов (детей, взрослых — неважно), цыкал зубом, рассчитывал в голове объем инфузии по Паркланду, вздыхал и звал анестезистку из отделения, чтобы поставить катетер — детям кубитальный или яремный, взрослым подключичный…
Так что по этой женщине, Кузнецовой, пятьдесят четвёртого года рождения, как было указано Полиной в сопроводительном листе, у Платонова вопросов не возникало — всё было вполне логично. Несмотря на почти сорок пять процентов ожогов, она была в сознании, что-то очень тихо и непонятно бормотала под нос, бесцельно водила глазами по потолку и морщилась уцелевшей половиной лица при болезненных манипуляциях.
Платонов взглянул на её оплывшее, бесформенное от действия морфина лицо и уже стоя в дверях операционного блока набрал номер Балашова, вызвал коллегу поработать. Настя просочилась мимо него, скептически осмотрела всё, вспоминая, где и что лежит, потом взглянула на коагулятор, а следом на Платонова.
— Да, — сказал он. — Готовь.
Громко щёлкнули замки на биксах; Настя выложила на столик салфетки, плеснула растворов в лотки, взяла из шкафа презерватив и натянула на ручку коагулятора. В коридоре уже был слышен Балашов, говорящий в телефон:
— Варя, брось там свои котлеты, иди сюда!.. На ходу дожуёшь!
Каталку с Кузнецовой затолкали внутрь, придвинули к операционному столу. Такие экстренные перевязки выполнялись всегда прямо на каталках возле наркозных аппаратов, потому что в перекладываниях туда-сюда не было никакого смысла — только спины бы надорвали. Санитарка Альбина, рослая студентка четвёртого курса медуниверситета с длинной толстой косой, пришедшая на дежурство, поставила каталку на тормоз и отошла в сторону. Платонову казалось иногда, что она и КАМАЗ смогла бы остановить.
— Гепатиты? — спросил от изголовья Балашов. Все в этот момент на секунду отвлеклись от своих дел и приготовились услышать ответ хирурга.
— Да кто ж его знает, — пожал плечами Виктор. — Эй, бабуля, болеешь чем-нибудь? ВИЧ, гепатиты, туберкулёз?
Кузнецова надула щеки и вместо ответа шумно выдохнула какую-то кровавую пену.
— Очки не забываем, — глядя на это, махнула рукой Настя в сторону предоперационной.
Очки Платонов не любил. Они постоянно запотевали на выдохе. Был, правда, хитрый способ избежать этого — он подглядел как-то в Академии. Опытные хирурги, прежде чем приступать к операциям необследованных пациентов, приклеивали маску по верхнему краю к лицу пластырем, избегая таким образом движения воздуха под очками. Но выглядело это, мягко скажем, странно и создавало определённые неудобства — всё чесалось, пыталось отклеиться, мешало нормально говорить. Приходилось мириться с периодическим запотеванием стёкол — здоровье было дороже.
Первый же выдох в очках — всё на пару секунд помутнело. Платонов недовольно покачал головой, осмотрел себя в зеркале над умывальниками, убедился, что ничего не забыл надеть, и вошёл в операционную.
Тем временем с пациентки скинули одеяло, что досталось ей в приёмном — она оказалась в непонятного цвета старенькой ночной рубашке, покрытой по правой половине груди пятнами грязно-оранжевого цвета. Платонов сделал лёгкое движение пальцами, достойное римского императора — и Альбина ножницами в две секунды разрезала белье на Кузнецовой. На груди оказалось то же самое, что и на лице и на шее — вся правая половина была белесовато-коричневой, плотной, в таких же оранжевых пятнах от «Олазоля».
— Одежда на ней откуда? Она горела или нет? Что там спина, интересно? — задал несколько вопросов куда-то в воздух Платонов. — Если то же самое, то всё очень плохо.
— Скоро узнаешь, — себе под нос пробурчал Балашов, завязывая узлы на лигатуре, фиксирующей подключичный катетер. — Варя, давай пропофол. Кто-нибудь в курсе обстоятельств? Сколько дней она себя аэрозолем дома заливала?
— Там в коридоре какая-то тётка с ней, — отозвалась Альбина. — Если я прямо сейчас не нужна, могу сходить спросить.
Виктор кивнул ей, а затем протянул руку Насте в ожидании большого тампона с хлоргексидином и пинцета. Получив желаемое, он жёстко провёл им по груди пациентки, снимая высохший эпидермис по краям ран.
— Моем на два раза, потом руку придётся «лампасить». Циркулярный ожог, рука холодная, — он ткнул пальцем в тыл правой кисти, отёкший и упруго-водянистый, потом двумя руками за здоровый бок приподнял пациентку, Настя хотела кинуть под спину нулевой электрод коагулятора, но присела, заглянула и отрицательно покачала головой.
— Тогда просто положи ей на плечо, — вздохнув, скомандовал Платонов. Он уже
