Осенняя охота - Екатерина Златорунская
Он говорил – здесь красиво, у меня здесь есть все, все мое.
Снег усилился, шел косыми туманными струйками. На детской площадке играли дети. Пальцы пахли сигаретами. Прошла женщина в темно-сером пальто. За поворотом ее скрыла занавеска снега. Астрид захотелось исчезнуть, пропасть в тумане, утратить материальность, тело, память, а с ними все ощущения. Прошли подростки – черные волосы, черные куртки, худые ноги. Астрид представила Маргарету подростком – будет ли ходить вот так в обнимку с парнем.
На кладбище снег осел на серо-темные надгробия, Астрид бродила вдоль захоронений, читала имена и фамилии, даты жизни. Все они прожили жизнь, время от времени страдали, радовались, совершали ужасные поступки, хорошие поступки, отчаивались, не хотели жить больше, но все же справились, прожили свои семьдесят, восемьдесят, девяносто, и, значит, не так уж сложно прожить жизнь.
Дед умер в восемьдесят два, тихо, в своей постели, и так же тихо умерла бабушка, любили ли они друг друга – они никогда не говорили об этом, никогда не обнимались, не целовались, бабушка умерла в тот же день, что и дед, только три года спустя.
Астрид изо всех сил старалась жить по правилам, хотя бабушка умерла и никто не требовал отчета. Они жили экономно, вели тетрадь расходов: в какие дни паста, в какие дни картошка, в какие дни месяца ресторан. В пятницу чипсы. Патрик выпивал ровно один бокал вина за ужином, носил темные свитера, и она сама носила черное пальто, черные свитера и только однажды купила ярко-голубое платье, которое теперь висело в шкафу обещанием праздника. Она надела его на первый день рождения Маргареты. Год жизни. А когда-то Маргарете был один день, ее волновала эта мысль. Как будто она увидела исток. Начало.
Перед сном они посмотрели с Маргаретой книжки. Маргарета особенно любила про голодную гусеницу. «Жила-была гусеница». – «Да!» – радостно комментировала события в книге Маргарета и целовала гусеницу на одной странице и солнышко на другой, зажмуривая глаза – так ярко солнышко светило со страницы книжки Маргарете в глазки. «Да!» – и саму Астрид. «Скажи – гусеница». – «Бесполезное слово, – вмешивалась свекровь. Она еще не ушла: пила на кухне кофе. Это ее квартира. Они жили здесь по договору субаренды и платили за это семь тысяч крон. – Учи полезным словам. Дай. Пить. Есть. Жить».
Маргарета любила Астрид больше всех. Ложилась спать только с ней, каждый раз прогоняла Патрика, елозя по кровати ногами – уходи. Патрик притворно улыбался и уходил. Маргарета долго не засыпала, то прижималась к ее лицу своим, то гневно отворачивалась, сбрасывала одеяло. Астрид рассказывала Маргарете: «Вот уже октябрь, темно и прохладно, как быстро прошло лето, солнышко больше не светит так ярко в глазки, и скоро выпадет снег, скоро Рождество, мы будем гасить по свече и печь картофельный пирог, поедем в музей Юнибаккен, я никогда там не была…»
В темноте комнаты наваливалась тоска, огромная, как глыба снега, как давно в детстве, и жизнь снова казалась невыносимо долгой. Невыносимо страшной. В детстве, когда она болела, к ней приходил доктор, она не запомнила ни его лица, ни его имени, он спрашивал: «Дорогая Астрид, где болит?» Астрид показывала – вот здесь болит. Но болело что-то еще, Астрид не понимала тогда, где именно, не понимала и сейчас.
Когда Маргарета в первый раз заболела и лежала с закрытыми глазами, розовая от жара, быстро дыша открытым ротиком, Астрид плакала навзрыд от беспомощности, страха. Но Патрик был рядом, его спокойствие, как свет от ночника, притупляло все страхи. Он брал Маргарету на руки, и у него она тихо засыпала, жар спадал. Астрид хотелось, чтобы ее тоже взяли на ручки и качали так, пока не заснет.
Маргарета целовала ее плечо, ложилась на нее сверху, Астрид раздражалась – ну засыпай, Маргарета! и неожиданно Маргарета засыпала за одну секунду – менялось дыхание, становилось ровным, спокойным, безмятежным. Патрик разогревал на кухне ужин: в четверг блины и гороховый суп. Ида, свекровь, соблюдала традиции, а Астрид – нет. «Ты как будто не шведка», – говорила ей свекровь.
Патрик на цыпочках заходил в комнату. Шепотом: «Спит?» – «Спит. Посиди со мной. Ида ушла?» – «Да».
Когда акушерка положила Астрид на живот Маргарету и та открыла глаза, из них словно блеснуло ярким светом, словно на нее посмотрела душа. Астрид почувствовала себя такой же чистой, как этот свет, и заплакала.
– Я вас научу, положите ладонь под грудь, палец сюда… – Акушерка аккуратно надавила на грудь, и брызнуло молоко. Маргарета жадно открыла рот, маленькая, худая лягушка, два килограмма семьсот граммов, и она, Астрид, родила ее. А когда-то ее мама, восемнадцатилетняя дуреха, родила ее, Астрид, на сто граммов больше Маргареты, и она так же плакала, тянулась ртом к груди, к единственному спасению – от света, от голосов, от пространства, и билось сердце ее матери, не готовое любить.
Лежа в кровати, Патрик читал книгу про яхты, написанную его отцом много лет назад. Астрид рассматривала его профиль – умный, светлый.
– Что?
– Ничего.
– Ничего?
– Интересно?
– Да, он хорошо пишет.
Астрид вспомнила, что эту книгу отец подарил три года назад; они встретились у пруда с урнами-гармошками в Королевском саду. На улицах было громко и шумно, жара, толпы людей, и они с Патриком держались за руки, боясь потерять друг друга; сакура уже отцвела. Она ждала Маргарету.
На следующий день Астрид закурила на улице. Та же приятная сладость освобождения, шалости. Снег растаял. Она смотрела на прохожих. С ней поздоровались. Кто-нибудь обязательно спросит Патрика: «А разве ваша жена курит?» Она не стеснялась самого факта курения. Просто странно, что она курит, но скрывает, словно подросток.
Ингер
Ноябрь
Я выехала в Норрчёпинг первым утренним поездом, чтобы успеть вернуться к вечернему торжеству. Густав, отец Ларса, по многолетней традиции собирался праздновать восемьдесят второй день рождения в кругу семьи и близких друзей.
С утра шел дождь, и снег, выпавший ночью, подтаивал, и снова моросила пасмурная осень.
Мне хотелось ехать в поезде долго, до самых сумерек, ничего не делать, смотреть в окно на идиллические пейзажи равнин, прерываемых городскими панорамами, но дорога от Стокгольма до Норрчёпинга занимала всего один час пятнадцать минут.
Йохан посоветовал съесть в Норрчёпинге бургер и сбросил геолокацию места, рядом с Фолкпарком, где мы уговорились встретиться с Ниной. Она жила неподалеку и каждый день гуляла там с собакой. А Йохан ездил в Норрчёпинг
