Язык за зубами - Полина Панасенко
На следующий день после моего рандеву с Каролин я заполнила новый бланк и вернулась в мэрию Монтрёя. У меня было впечатление, что я иду забирать ребёнка из детдома. На стойке регистрации я сказала: Здравствуйте, я пришла, чтобы вернуть себе своё имя. Мне дали лист бумаги, который надо подписать, и талончик в очередь для подачи заявления. Ответ пришёл три месяца спустя, в конверте с распиской: Нет. Нельзя носить имя Полина. Подавать апелляцию от своего имени тоже нельзя. Если и только если я найду адвоката, который меня представит.
* * *
Не исключено, что тот, кто потерял свой акцент, по этому акценту тоскует. Не обязательно, но и не исключено. Возможно, наступит день, когда мой акцент придёт ко мне и потребует объяснений. Ну что, дорогуша, стала разговаривать, как Жан-Пьер Перно? Акцент придёт в конце первой половины дня. В конце первой половины дня никогда ничего не происходит. Либо всё, что должно было случиться, уже случилось с утра, либо оно уже подождёт до вечера. И тут – звонок в дверь. Я смотрю в глазок, говорю: Кто там? Открывай, это твой акцент. Маленькая щуплая женщина с острым взглядом, широким лбом, малиновым шерстяным беретом, закрывающим правое ухо, и с саквояжем в руках. Я отпираю.
Только она перешла порог, как Во что меня ты превратила? говорит. О жестокая, как со мной ты поступила? К тебе я приплыла с другого края света, где не один герой искал моей руки, и всё ещё я здесь, рассудку вопреки[7]. Я смотрю на царапину на паркете, она замолкает. Я поднимаю голову, щуплая женщина исчезла.
Маленькая девочка сидит в зелёном бархатном кресле. Она держит руку в паху сиденья. Я слышу, как её нога постукивает по деревянной ножке кресла. Смотрю на неё. Деревянная нога – у девочки, а ножка стула из плоти и крови. Как жа-жа-жалко, говорит она, как жа-жа-жалко. Жалко? Что жалко? Девочка исчезает.
Вновь появляется женщина. Она стоит у железной двери с трёхточечным замком и молчит. Из-под её малинового берета торчат три пары ушей. Вот видишь? говорит женщина, Вот видишь? Затем она поворачивается к книжным полкам. Я смотрю на её три мочки ушей. Я говорю: Три – это много. Она оборачивается: Для акцента нужны хотя бы двое. Ещё она говорит: Лоб о бок даёт лобок. Переведи им, а то они ничего не понимают. Хорошо, говорю. Фрон сюр ле флан са дон ле мон дю пюбис.
Я перевожу и меня одолевают сомнения. Я забыла язык этой женщины. Я понимаю его, я говорю на нём, но я его забыла. На каком языке говорит акцент? А на каком языке я его слушаю? Девочка говорит: Только вместе нас может быть несколько. И она тут? Нет, в кресле никого нет. Я слышу её, но уже не вижу.
Я смотрю на женщину и говорю: Когда ты теряешь свой акцент, об этом тебе сообщают другие. И затем: Я рада тебя видеть, но на каком языке ты говоришь? Женщина снимает берет, поглаживая свои мочки ушей, и говорит: Ну ладно.
Я говорю: Когда ты теряешь свой акцент, об этом тебе сообщают другие. Мы с щуплой женщиной снова смотрим друг на друга. Взгляд напряжённый, в комнате душно, не хватает грозы. Я подхожу ближе. И мы сливаем свои языки взасос. Мы их друг другу лижем, и они шершавы. Это кератиновые сосочки. Сосочки-крючки. Эминенции. Мы трём их друг о друга. Крючками о крючки. Язык набухает слюной. Она течёт в царапину на паркете. Наши языки текут на паркетный пол. Затем. Мы резко останавливаемся. Она надевает свой берет и уходит. Я провожаю её, говорю: Ещё увидимся. Она ничего не отвечает, но я знаю, что так и будет. В захлопывающиеся двери лифта я говорю: У моего русского – гон. Из удаляющейся кабины доносится девочкин смех.
Я возвращаюсь домой, достаю энциклопедию персикового цвета. Читаю: краб. Читаю: панцирь. Читаю:
За несколько дней до линьки краб впитывает в себя воду, в результате чего его ткани разбухают и оказывают давление на старый панцирь. Тогда панцирь раскрывается на стыке с брюшком и вдоль каждого бокового края и приподнимается от задней части к передней. Благодаря серии мышечных сокращений краб извлекает себя из панциря, «отступая» назад, как рука, вытягивающаяся из перчатки. Затем следует тонкая работа по освобождению ног, ротовой части и жабр. Выбравшись из панциря, краб продолжает накачиваться водой, пока не достигнет своего нового размера. В результате линьки образуется новый панцирь, мягкий, соответствующий первому. Пока он мягкий, краб очень уязвим и беззащитен перед любым голодным угрём. Он не может ни защититься своими мягкими клешнями, ни убежать, чтобы найти укрытие. Поэтому он остаётся в безопасном месте, ожидая, пока постепенно затвердеет в течение следующих нескольких дней.
* * *
Монтрёй. Входящий звонок от моего адвоката. У меня для вас хорошие новости. Решение принято. Вы официально можете носить имя Полина на французском языке. Итоги для оплаты моих услуг подведём чуть позже. Рада, что смогла помочь вам. Я её благодарю.
Она сказала на французском языке, а не во Франции. У меня такое впечатление, что я занесла своё имя в французский словарь.
Мне надо ехать в театр. Спектакль сегодня в шесть часов вечера. Теперь мухомор, который курит у служебного входа, – это я. После спектакля поднимаюсь в свою гримёрку. Семь пропущенных звонков от сестры из Москвы. Задерживаю дыхание. Снова входящий звонок. Я беру трубку.
V
Mort
