Шоссе Линкольна - Амор Тоулз
Чтобы испечь яблочный пирог, первым делом тебе надо замесить тесто. Надо порезать масло в муку, добавить взбитые яйца, несколько ложек холодной воды и оставить на ночь. Утром ты чистишь яблоки, вырезаешь сердцевину, режешь на ломтики и добавляешь сахар с корицей. Раскатываешь тесто для верхней корочки и собираешь пирог. Потом пятнадцать минут выпекаешь при двухстах двадцати градусах и еще сорок пять минут — при ста восьмидесяти. И наконец, когда ужин съеден, осторожно выкладываешь ломоть на тарелку, ставишь на стол, а мужчина на середине фразы подцепляет вилкой половину, отправляет в рот и глотает, не разжевав, чтобы вернуться к тому, о чем говорил, — и чтобы, не дай бог, не прервали.
А клубничное варенье? Лучше мне не начинать!
Как правильно заметил Билли, варенье — дело хлопотное. Только чтобы ягоды собрать, нужно полдня. Потом мыть их, отрывать стебельки. Надо стерилизовать банки и крышки. Когда все собрала, ставишь варить на медленном огне и следишь, как коршун, ни на шаг не отходя от плиты, — чтобы не переварилось. Готово — раскладываешь по банкам, запечатываешь и несешь в кладовку, по одному подносу за раз. И только тогда начинаешь прибирать — дело тоже мешкотное.
И да, как заметил Дачес, варить варенье — занятие немного старомодное, из времен фургонов и погребов. И слово-то уходит — теперь все чаще «джем».
А Эммет заметил, что, главное, и необходимости в нем нет. Спасибо мистеру Смакеру, в магазине у него пятнадцать сортов джема, по девятнадцать центов банка, в любое время года. Джем так доступен теперь, что можно купить чуть ли не в хозяйственном магазине.
Да, варить клубничное варенье — дело мешкотное, устаревшее и ненужное.
Тогда, вы спросите, зачем я с этим вожусь?
Вожусь потому, что это забирает время.
Кто это сказал, что все стоящее не должно отнимать времени? Пилигримам понадобились месяцы, чтобы доплыть до Плимутского камня. Джорджу Вашингтону понадобились годы, чтобы победить в Войне за независимость. Десятилетия понадобились пионерам, чтобы завоевать Запад.
Время — вот чем пользуется Бог, чтобы отделить бездельников от трудолюбивых. Потому что время — это гора, и при виде ее крутых склонов лодырь ложится посреди полевых лилий и ждет, что кто-нибудь пройдет рядом с кувшином лимонада. Стоящее дело требует планирования, усилий, внимательности и готовности прибраться.
Вожусь потому, что это старомодно.
А новое — это еще не значит, что оно лучше; часто бывает, что и хуже.
Говорить «пожалуйста» и «спасибо» стало отчасти старомодно. Выходить замуж и растить детей — старомодно. Традиции, сами средства, при помощи которых мы осознаем себя, — куда уж старомоднее?
Я делаю варенье так, как научила меня мать, упокой Господи ее душу. Она варила варенье так, как научила ее мать, а бабушка — так, как ее мать научила. И так далее, век за веком, до самой Евы. Или, по крайней мере, до Марфы.
И я делаю это потому, что в этом нет необходимости.
Ведь что такое доброе дело, как не поступок, полезный для другого человека, но совершенный не по просьбе. В оплате счета доброты нет. В том, чтобы встать на заре и дать корм свиньям, или подоить коров, или собрать яйца в курятнике, доброты нет. Если на то пошло, нет доброты и в приготовлении ужина, и в подметании кухни, когда твой отец отправляется наверх, даже не сказав «спасибо».
Не требуется доброты, чтобы запереть двери, погасить свет, подобрать одежду с пола в ванной и положить в корзину. Нет доброты и в хлопотах по дому, когда единственная твоя сестра разумно решила выйти замуж и переехать в Пенсаколу.
Нет, сказала я себе, улегшись в постель и погасив свет, нет ни в чем этом доброты.
Потому что доброта начинается там, где кончается необходимость.
Дачес
Поднявшись наверх после ужина и приготовясь уже завалиться на кровать Эммета, я заметил, как ровно лежит на ней покрывало. Остановившись на секунду, я наклонился, чтобы разглядеть его получше.
Сомнений не было. Она перестелила.
Мне казалось, не буду хвастать, что застелил неплохо. Но Салли сделала еще лучше. Ни морщинки на всей кровати. И в головах на одеяле — ровный белый прямоугольник отогнутой простыни, равноудаленный от краев, словно выверен по линейке. А в ногах подоткнуто так туго, что под покрывалом видны очертания углов матраса — примерно как видишь грудь Джейн Рассел под свитером.
Не хотелось нарушать такую красоту, пока не лягу спать. Поэтому сидел на полу, прислонясь к стене, и, пока не легли остальные, подумал немного о братьях Уотсонах.
Днем, когда я вернулся, Вулли и Билли все еще лежали на траве.
— Как прогулка? — спросил Вулли.
— Освежающая, — ответил я. — А вы тут чем занимались?
— Билли читал мне разные истории из книги профессора Абернэти.
— Жаль, я пропустил. А какие?
Билли начал перечислять, но тут подъехал к дому Эммет.
«Что до историй…» — подумал я.
Сейчас Эммет выйдет из машины, слегка потрепанный. Губа наверняка распухла, кое-где ссадины и, наверное, фингал. Вопрос: как он им это объяснит? Споткнулся из-за трещины в тротуаре? Или загремел с лестницы?
По моему опыту, самое лучшее объяснение должно быть неожиданным. Например: «Я шел по лужайке перед зданием суда, любовался козодоем, примостившимся на ветке, как вдруг в лицо мне угодил футбольный мяч». При таком объяснении твой слушатель настолько увлечен козодоем на дереве, что не заметит, как прилетел мяч.
Но когда Эммет вошел и Билли, раскрыв глаза, спросил, что случилось, Эммет сказал, что столкнулся в городе с Джейком Снайдером, и Джейк его ударил. Только и всего.
Я посмотрел на Билли, ожидая, что он будет потрясен или возмущен, но он только кивал головой с задумчивым видом.
— Ты его ударил в ответ? — спросил он, подумав.
— Нет, — сказал Эммет. — Вместо этого я сосчитал до десяти.
Тогда Билли улыбнулся Эммету, и Эммет улыбнулся в ответ.
Действительно, Горацио, есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам.
* * *
Вскоре после полуночи я просунул голову в комнату Вулли. По звуку его дыхания я понял, что он во власти сновидений. Дай бог, чтобы не перебрал со своим лекарством перед сном — ведь скоро мне его будить.
Братья Уотсоны тоже крепко спали, Эммет на спине, Билли калачиком у него под боком. В лунном свете я
