Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
2
Неожиданно в часы посещений в больничной палате появилась библиотекарша Прошкина. Выложила на тумбочку сникерс, тульский пряник и пояснила: лишь вчера случайно узнала, что бывшая отдыхающая попала в больницу. Чем помочь?
Катя растерялась. Мало того, что малознакомая женщина озабочена её положением, так ещё потратилась на гостинцы. Небось, себе таких сладостей не позволяет. Больная достала маленький кипятильник, который всегда брала в дорогу, пакетики Lipton, и они вдвоём с библиотекаршей выпили чаю, пахнущего бергамотом, и съели пряник. Но этим дело не кончилось. Ольга стала приходить после работы почти каждый день, сообщала новости, рассказывала случаи из своей жизни и всегда что-нибудь приносила – ветку винограда, пару яблок, персик, наверняка причиняя непоправимый ущерб своему бюджету. Ситуация Катю беспокоила, но не выгонять же посетительницу. Единственно, чем можно отблагодарить – внимательно слушать. Они уходили в небольшой коридорный дивертикул, громко именуемый холлом, и сидели там до вечера.
Оказалось, мир Ольги богаче, чем можно было предположить. Окончила библиотечный техникум, заочно, работая посудомойкой в летней столовой, самостоятельно выучила французский язык, и хотя говорить на нём не могла, читала в подлиннике Рембо, Вийона, обожаемых «Отверженных» Гюго. Под влиянием «Хаджи Мурата» изучила историю Кавказа и во время отпуска подрабатывала гидом – всё лишний рубль, да и что делать одинокой женщине целый месяц? Книги она успевала глотать на работе: читателей мало, особенно зимой. Число посещений по давней традиции полагалось увеличивать вдвое, чтобы заведующая имела основание выписывать работникам премии, пусть небольшие.
Коллеги Ольгу не любили, но терпели, как терпят обиженных Богом, старались не делать замечаний, чтобы не нарваться на снисходительный взгляд. А как прикажете смотреть на людей, природой и судьбой не обделённых, но вынужденных приспосабливаться к тому, что противоречит их собственным нравственным воззрениям? Или, наоборот, не противоречит. Оля была бескомпромиссна и говорила то, что думает, это всегда неудобно.
Ещё она презирала мужчин. Больше даже не тех, кто кисло кривился, а кто пугливо отводил взгляд, словно виноватый в её уродстве. Да какая же она уродка? Одеть прилично, постричь по моде, глаза тушью подвести, а главное, зубы вставить. Будет не хуже других, а некоторых и получше.
Встречались парни, которые узнав, что девица живёт одна в высотке у рынка, были не прочь жениться на квартирке-то. Но у Ольги нюх, как у спаниеля, чужие намерения понимала с полувзгляда, с полуслова. Потому, наверное, и потянулась сердцем к заезжей курортнице из Ленинграда, которая выглядела искренней. Да не просто потянулась, а полюбила.
За что? Ничего особенного Катя для неё не сделала. Ну, за книжками ходила часто, общалась, как с равной, в некрасивое лицо смотрела без смущения, иногда, покупая себе мороженое, и ей заносила вафельный стаканчик. Тщетно искать объяснений. Давно стало общим местом, что узреть, откуда пришла любовь так же трудно, как легко объяснить нелюбовь.
Прошёл месяц. Первой из больницы выписали Асият. С рукой на перевязи она спустилась вниз, где её ждали дети и Гамид. Высокий, ломкий, как кузнечик, в своей потёртой сванке, он бросился навстречу жене, горячо и громко тараторя, размахивая руками. Мальчики отошли в сторонку, чтобы не мешать родителям.
– Интересно, в чём он хочет её убедить? – поинтересовалась Катя, вместе с Зоей Николаевной наблюдая сцену из открытого окна.
– А я тебе сейчас переведу, мой муж тоже объяснялся с односельчанами по– кумыкски, это самый простой и распространённый язык в Дагестане. Так, так. Потаскун говорит, что любовь сильнее его. «Я тебя тоже люблю, но как мне разорваться надвое? Пойми и не держи зла, не проклинай, умоляю». Хорош гусь! Сына просит ему оставить, хоть одного, старшего, сыну нужен мужчина.
Неожиданно Асият показала Гамиду фигу и ответила по-русски:
– Кукишь тебе! Мужчину я детям обеспечу, не волнуйся.
Сварщик, не ожидавший от жены такой грубости, закрыл лицо руками. Она смутилась и добавила:
– А ты сам у них спроси: захотят жить с тобой – бери хоть всех!
Гамид совсем растерялся, засуетился, потоптался на месте и неуверенно пошёл к ребятам, сидевшим кучкой на корточках у самой реки. Вернулся скоро, с видом побитой собаки.
На лице Асият не было злорадства, одна только жалость. Она окликнула детей, повернула на грунтовую дорогу и пошла за своими сыновьями, твёрдо ступая по камням стройными ногами в модных туфлях на высоких каблуках.
Мужчина, заслонившись рукой от жаркого полуденного солнца, смотрел им вслед до поворота. Никто не оглянулся.
Катя отошла от окна, легла на кровать, закрыла глаза и прислушалась в своему сердцу: оно болело впервые в жизни.
3
Скоро настала и её очередь покинуть медицинское пристанище. На костылях больная уже стояла прочно, но гипс снимать оказалось рано, добираться в таком виде домой трудно, а денег на гостиницу и обеды в столовой не напасёшься. Придётся Володе, о котором она в последнее время совсем перестала вспоминать, приехать за нею.
– Должны же на верфи войти в положение? – делилась она соображениями с Ольгой.
– Не бери в голову! – воскликнула библиотекарша (они уже давно перешли на «ты»), поживёшь у меня сколько надо. Квартира отдельная, со всеми удобствами, первый этаж, осень у нас красивая, солнечная, долечишься, потом отчалишь восвояси.
Неожиданно для себя Катя согласилась сразу и попросила подругу позвонить мужу, та с радостью помчалась на переговорную. Слышно, как всегда, было плохо, Володя кричал в трубку:
– Кто? Библиотекарь?! Что случилось? Ничего? Как у жены дела? Скоро снимут гипс?
– Скоро. Но после больницы она у меня поживёт, ходит ещё плохо, ванны назначили, мацестинские, у нас же в Хосте своя природная мацеста, кости замечательно лечит. Тут тепло, воздух морской, такая благодать – скорей поправится.
– Ладно, я переведу деньги на жизнь и на билет, – пообещал супруг, расстроенный продлением разлуки.
Светлая Олина комнатка, обставленная скудно, блистала избыточным порядком и чистотой. В ней явно обитал дух одиночества. Катя ковыляла вдоль стен, украшенных копиями картин французских художников и снимками Сочи, по бедности наклеенными липкой лентой прямо на обои.
– Ты говорила, что жила с мамой, – сказала гостья.
– Да. Она умерла позапрошлым летом.
– Здесь нет ни одной её фотографии.
– Я её не любила.
– Правда? – оживилась Катя. – А я уже думала, что единственная такая уродка.
– Это что, – сказала подруга, – я и Бога не люблю.
Вопрошавшая оторопела: не верить – это понятно, но не любить? Как-то уж очень круто.
– За что?
– Придумал нас, позабыв объяснить – зачем.
– А… Тоже верно, – согласилась Катя.
Женщины дружно, немного грустно
