Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Годы шли, никто из нормальных замуж Катю не звал. Мать привыкла, что дочь живёт дома, есть хотя бы с кем поговорить, супруг – тот давно предпочитал общаться с приятелями по домино и пиву, над советами жены смеялся и обрывал на полуслове, а Катерине деваться некуда, материнские наставления слушает, хотя, похоже, вполуха, оттого, случается, следует чужим примерам, так если бы хорошим, а то часто дурным. Компанию непонятно с кем водит, по киношкам, по концертам гуртом шляются, говорят, изучают искусство, а сами, небось, обжимаются в подъезде. Молодёжь, что с неё взять.
Однажды на вечеринке какой-то парень крепко прихватил Катю пониже талии, она отвесила ему пощёчину и услышала презрительное:
– Старая дева, а туда же, кочевряжится!
Негативный образ передержанной невесты, в ХХI веке вызывающий лишь улыбку и смутные воспоминания о срамных ритуалах, длительное время серьёзно угнетал сознание русских женщин. Катя вздрогнула и на следующий день сообщила Володе долгожданное согласие посетить ЗАГС, но фамилию девичью оставила в память о той жизни, которую менять не хотела, а пришлось, надо же быть, как люди. Выходит, права мама, сказочное яичко оказалось не золотое, а простое.
Поначалу в тесных объятиях ей было больно, стыдно и немножечко противно, но постепенно всё улеглось. Счастливый супруг увез добычу в город на Неве, окружил домашним уютом, собственными друзьями и привычками. Катя не сопротивлялась и протеста не выражала, терпеливо взирая в постели на мужчину, косившего к носу в моменты наивысшего наслаждения. Это в сериалах обязателен хэппи-энд, а в жизни – как повезёт. Казалось, бастион возведён по всем правилам фортификационного искусства, но жизнь за его стенами протекала неровно: молодая женщина хворала непонятными болезнями, впадала то в депрессию, то в чрезмерную активность, таскала мужа по театрам, музеям и выставкам, прилежно служила в департаменте культуры, дома проявляла сговорчивость, заботу, даже нежность, а вот забеременеть не удосужилась, что-то в её организме сопротивлялось.
Вова парень неглупый, понимал, что получил. Что хотел, то и получил. В общем ситуация требовала контроля. Но работа – это святое, работой, как и хорошей зарплатой, ведущий инженер Северной судоверфи Владимир Кузнецов дорожил. Так его жена оказалась одна в курортном посёлке Хоста, где знакомых – районная библиотекарша, с которой Катя подружилась, насколько это возможно за три недели.
На самом деле то была и не дружба вовсе, а невнятное сочувствие некрасивой, странноватой девице туманного возраста, с гнилыми передними зубами. Бюджетного жалованья Ольге Прошкиной, работнику культурного фронта районного уровня, хватало только на скромную еду и счета по коммуналке. Позволить себе входящие в практику штифтовые протезы, которые ставили единственные в эпоху советов частники-протезисты, не могла, а целиковые пластмассовые челюсти не хотела, поэтому прикрывала редкую улыбку платочком, словно маркиза Помпадур, если такое сравнение уместно для данного случая.
Однако профессионалом Прошкина была хорошим, в читателях разбиралась сходу. Поглядев в заполненную библиотечную карточку, воскликнула:
– В Северной Венеции живёте, счастливая! И муж у вас – видела – красивый.
Катя поморщилась и зачем-то стала рассказывать, что город-музей она так и не полюбила. Музеем можно восхищаться, но жить в нём странно, по крайней мере неуютно. Души согреть негде в переносном и прямом смысле: с Невы без отдыха дует сырой ветер, пронизывающий до костей, небо хмурое и даже летом мёрзнут ноги. А душа субстанция домашняя, в стылых публичных апартаментах жить не приспособлена. Возможно, чтобы не испытывать комплексов, в музее надо родиться, но она появилась на свет в тихой Калуге и тянется к небольшим русским городам с тёплым, открытым характером, воспитанным древней историей.
Этих сведений библиотекарше оказалось более чем достаточно. Она не объясняла, почему даёт читать ту или иную книгу, но всегда попадала в точку. Катя, закрыв последнюю страницу очередного романа, испытывала щемящую тоску по странам, в которых не привелось побывать, и чувствам, которые не довелось изведать. Следовала уставу сначала маминому, потом мужниному, довольствуясь тем, что имеет, и как-то не очень стремясь владеть чем-то ещё. А тут вдруг задумалась, что навязанные ей правила – лишь иллюзия полноценной жизни, оказывается, жизнь способна не просто размеренно двигаться от начала к концу, но доставлять удовольствие. И ещё, может быть, главное: привычка к мужу есть только привычка, на самом деле никакой любви нет. И как же теперь?
Представить свою жизнь без Володи она уже не могла. Всё завязано, сшито, склеено, всё устроено и размерено, у неё своё место в гнезде, а другого и нет, начать сызнова не хватит ни ресурсов, ни храбрости, решительностью она вообще никогда не отличалась. В конце концов, земной путь ничтожно мал и предопределён, мы лишь игрушки в руках неясных сил, которые среди прочего сотворили нас, чтобы было чем заняться в бесконечности времени. Любви мужа хватит на двоих, иные и этим похвастаться не могут. К тому же хорошо, когда любят тебя, а не безответно любишь ты, это Катя знала по собственному опыту, так что смиренно ожидала возвращения к ленинградскому быту, но ненароком оказалась в Хостинской больнице № 3. Отделение травматологии располагалось на последнем, третьем этаже, что при отсутствии лифта особенно удобно для пациентов с переломами ног. Здание выходило тыльной стороной на реку Хосту, давшую название посёлку, ныне включённому в состав Большого Сочи. Река горная, вытекала из Самшитовой рощи и, хотя в сухое время года сильно мелела, на узких перекатах вела себя бурно. Этот постоянный природный гул хорошо успокаивал больных. Освоив костыли, Катя часто по ночам стояла у окна, прислушиваясь к шуму воды и с удивлением отмечая, что ни скуки, ни позывов вернуться домой не испытывает, скорее интерес к своему новому положению.
Её соседками по палате были две женщины – молодая, яркая кумычка Асият, адвокат из Дагестана, и пожилая толстая Зоя Николаевна, кастелянша санатория «Волна», местная жительница. У первой перелом хирургической шейки плеча, вторую привезли с острым приступом холецистита и за неимением мест в «терапии», всегда забитой стариками с неясным диагнозом, положили в «травму».
Женщины, такие разные ментально, быстро нашли общий язык. Больничная койка ближе к Богу, чем домашний матрац, ничем не занятый день тянется медленно, телевизор для районной больнички и сегодня непозволительная роскошь, а Интернет и смартфоны тогда ещё не изобрели. Пациентов, отрезанных от мира, ослабленных переживаниями, словно братьев по несчастью тянет на откровения. Боль, страх перед неуправляемостью беды что-то сдвигают в сознании, и, возможно, впервые приходит мысль, что жизнь конечна,
