Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Наследники имён и состояний состязаются изваяниями в меру вкуса и щедрости. Это только подтверждает сентенцию, что памятники нужны живым, а не мёртвым. Никому не хочется думать, что гранит и бронза так же преходящи, как жизнь человека, а память и того короче. Достаточно посмотреть на редкие надгробия старше полутора сотни лет (всего-то!). И кто их навещает? А ведь потомки есть. Спасибо большевикам за прививку родового беспамятства.
Недавно въедливые корреспонденты телевидения опрашивали молодёжь на московских улицах: – Знаете ли, что фамилия Ленина прежде была Медведев? – Что-то слышали. – А почему поменял? – Скорее всего, в честь города Ленинград, в котором родился. Смешно. Или плохо, что не знают своей истории? Но разве это история? Зачем молодым барахло нашего прошлого? Каждое поколение плодит собственные мифы.
Совсем юная парочка из таких же неучей, держась за руки, пробиралась мимо замысловатых надгробий, с любопытством неофитов вчитываясь в надписи. Одна малоизвестная поэтесса, чтобы слиться с законными обитателями некрополя, притулила своё изображение рядом с барельефом знаменитого супруга и закрепила вторжение четверостишьем. Парень прочёл вслух: Закончен жизни сладкий труд.//Мой прах у твоего порога,//Лежит, моля немого Бога —//Пусть вечное свиданье нам дадут.
Девица хихикнула:
– И ты поставишь мне пистон, //Хоть это будет только сон.
– Ну, ты, бляха-муха, прям Пушкин, – прогоготал спутник, и добавил, хлюпнув покрасневшим носом: – Только сомневаюсь, чтобы эта тётя в бога верила.
– А ты веришь?
– Наверно. Теперь, вроде, все верят. А раньше, кто в церковь ходил, говорят, расстреливали.
– При царе, что ли?
– Да нет, блин. Может, при немцах…
Было холодно, шёл первый колючий снежок. Алёна Сивоконь, которая тоже бродила по кладбищу, в пол-уха слушала эту ахинею, сдобренную легальной матерщинкой. Вернувшись из Словении, где долго работала тренером в спортивной школе, она с трудом отыскала среди этого архитектурного пиршества могилу подруги. Куцый холмик, укрытый драной плёнкой, равнодушно принял многострадальные останки. Какой там памятник? Ни цветочка, ни росточка. Ржавая металлическая табличка с фамилией и датой, намалёванной пожухлыми от времени белилами.
Десять лет прошло, сообразила спортсменка и даже вздрогнула, то ли от холода, то ли от возмущения. Тенор – вот свинья! Говорят, шале он продал. Ах, Кира, Кира, умом славилась, а проходимцу поверила. Теперь лежит одна-одинёшенька, снежком припорошенная, забытая всеми.
Алёна постояла, подумала ещё. Среди множества свидетельств бренности земной жизни приходят правильные мысли. Между нею и подругой была приличная разница – теперь сравнялись. Стремительно летящее время начало притормаживать, закругляться, суставы болят, лицо сделалось как печёное яблоко, пора завязывать, тем более обеспечена, проживи хоть сто лет. Это в молодости хватаешь, подсчитываешь, откладываешь на будущее. Будущее настало, а дальше что? Ничего. Даже эха нет. Кому нажитое достанется? Жадность в старости – чувство бессмысленное. Надо продать пару Сивки-Буркиных икон из перегородчатой эмали и поставить Кире красивый мраморный крест. Точно.
Лыжница покидала кладбище в хорошем настроении.
Памяти
известной оперной певицы
Ирины Архиповой
посвящается…
Дурной пример
1
Неприятность, которая положила начало перемене судьбы, случилась с Катей Пичугиной чудесным солнечным утром, не предвещавшим ничего худого. Летний отдых с мужем на берегу Чёрного моря пошёл на пользу семейным отношениям. Они поскрипывали с самого начала, а в последнее время и вовсе держались на честном слове. Но вот ведь выправились! То ли обоюдная брезгливость к курортным романам, вершившимся на глазах бесстыдно и в изобилии, то ли, напротив, новые знакомства с положительными парами сыграли свою роль. Из чего плетутся тонкие материи чувств, сразу не понять, да и, подумав, объяснить трудно, а может, и не надо.
Отношения улучшились, в общем, без особых усилий, а индульгенция – всего-то сломанная в двух местах нога. Правда, со смещением и отломками, но это уже на совести того, кому судьба одолжила орудие возмездия, а он по оплошности перестарался, поругался утром с женой, вышел на работу в плохом настроении и совершил ДТП.
После операции Катю, закованную в гипс от стопы до бедра, с изматывающей от наркоза рвотой, оставили в больнице. Это никаким образом не укладывалось в реальные планы: санаторные путёвки закончились, отпуск тоже, обратные билеты в кармане. Выходит, завтра утром Вова улетит домой один.
Прежде он никогда жену не покидал, словно боялся, что без пригляда она вдруг да и взбрыкнёт. Глупо проморгать женщину, полученную в собственность после шести лет упорных ухаживаний. Он любил её ещё со школы в провинциальной Калуге, потом учился в Кораблестроительном институте в Ленинграде и звонил оттуда каждый вечер, часто приезжал, дарил цветы и конфеты, предлагал руку и сердце. Катюша с ответом тянула и прилежно посещала класс хорового пения в областном музучилище.
При встречах старалась избегать объятий, а уж представить себя рядом с голым Володей просто не могла, всё переживала свою несостоявшуюся мечту, которая воплощалась в высоком блондине с приятным, слегка мятым лицом – артисте местного драмтеатра. Встретились после спектакля пару раз, поцеловались, Катя уже было совсем размякла и потеряла лёгкую голову, как вдруг услышала:
– Я не могу тебя взять, это неправильно. У меня двое детей и две жены, одна бывшая, ты же не хочешь быть третьей? Да и какая из тебя подруга жизни – молоденькая, носочки беленькие, наверняка даже котлеты жарить не умеешь, а претенденток на постель у меня большой выбор. Так что гуляй, ищи себе нормального мужа.
Кате захотелось умереть или хотя бы свернуться клубочком тут же, на парковой скамейке, и закусить губы до крови, чтобы болью физической притупить боль неопределяемую, но настолько острую, что трудно дышать. Однако приближалось время урока сольфеджио, и она бросилась бегом к остановке автобуса, чтобы не опоздать.
Дома сказала матери, что с актёром рассталась.
– И слава богу! Не реви. Это в пьесах герои, а в жизни героев нет, все обыкновенные. И ты обыкновенная, и я, и папа, и муж у тебя будет обыкновенный, а не дон-жуан какой-нибудь.
Катенька высоким о себе мнением и тщеславием не страдала, но слова почему-то неприятно задели. Вспомнилось, что классе в пятом, начитавшись Дюма, вообразила себя герцогиней де Шеврез. Или Шевриз? Одноклассники, которые на переменках активнее других дёргали её за косички, согласились стать Атосом и Арамисом. Ночами Катя вертелась в кровати, мысленно разыгрывая романтические сцены любви, погони и чудесного спасения. Дальше воображения дело не сдвинулось, однако она точно, если не думала, то ощущала, что не такая, как все, во всяком случае, мир существовал для неё, а не она для мира. Но то было давно.
