Шум - Рои Хен
– Юмор нужен нам, чтобы скрыть смущение, но не забывайте, мы собрались, чтобы избавиться от лишних защит. Как только уйдет речь, явятся не только смущение, а целый спектр эмоций. А возможно, и внутренние демоны. Пусть приходят. Наша студия – это безопасная территория, где вы сможете посмотреть демонам в глаза. Полагаю, у многих тут есть вопросы, с которыми вы бы хотели разобраться в себе…
Ноа подхватывает:
– Как не изменить мужу? Как не убить свою мать? Как не потерять контакт с дочерью?
– В себе, – повторяет Яэль.
– Ясно, ясно. Просто шутка, скрыть смущение, неважно, извините…
Ноа хочет плакать, но она не понимает почему.
За спиной слышится шепот: “Говорила тебе, что тут точно будут чокнутые”. Ноа оборачивается и видит парочку хихикающих девиц. Одна насмерть продрогла в своем белоснежном платьишке бэби-долл, вторая, в пушистом белом комбинезоне с медвежьими ушками на капюшоне, раскраснелась. Такие вот девочки когда-то запросто могли превратить ее жизнь в ад. Только теперь она уже не та пухленька кудрявая девочка, которая не решалась ответить. Сейчас она пухлая кудрявая женщина, которой есть что сказать по любому случаю. Ноа нарочито дружелюбно обращается к ним:
– Простите, вы обо мне говорили?
– Нет.
– А, хорошо! Супер! – улыбается она, отворачивается и смотрит перед собой, но тренированные уши слышат:
– Что это было?..
– Вот же мамашка!
Ноа снова оборачивается, на этот раз стремительно, и шипит сквозь зубы:
– Мамашку прибереги для своей мамочки, поняла? Думаете, вы тут все выходные сможете хихикать и шушукаться у меня за спиной? Думаете, я не могла привезти сюда подружку, чтобы мы тут так поугорали над вами, что в итоге вы бы обе в голос рыдали?
Яэль, реагируя на шепот, просит тишины. Ноа в голос повторяет за Яэль девицам:
– Слышали? Тут семинар молчания!
Жестом запечатывает губы и сигналит Яэль, что вопрос решен и та может продолжать. Семь ударов сердца спустя из-за спины долетает сдавленный смешок. Ноа вскипает:
– Свои “хи-хи” обе можете засунуть себе знаете куда?
Оглушительный гонг не позволяет услышать ответ на этот риторический вопрос. Когда гонг стихает, разговоры заканчиваются и наступает тишина.
Первая сессия медитации началась.
Соседка слева баюкает ребенка в своем чреве. Рапунцель справа расплетает косу. Женщины устремляют взгляды вдаль или внутрь себя. Ноа пытается встретиться с кем-нибудь глазами, но тщетно. Все плавно погружаются в омут тишины, и только Ноа чувствует, будто ее столкнули в воду с вышки. Она осознает, что понятия не имеет, что будет дальше. Яэль говорила о расписании, но Ноа была занята – подслушивала девиц.
Она всегда боялась быть похожей на мать, способную пятью словами перерезать горло любой – кассирше, предложившей взглянуть на скидки, нерасторопной регистраторше в поликлинике, и вот пожалуйста – ведет себя точно как мать.
Даже здесь, на уединенной вилле в глухом лесу на окраине Иерусалима, не бывает полной тишины. Мир вообще шумный: чириканье, писк, щебетание, дыхание женщин, шелест ветра в верхушках деревьев, где-то воет собака. Или это шакал.
Ноа вступает в новую битву, на этот раз с дрожью. Это отвратительное существо живет в ней с самого рождения и питается такими моментами. В детстве дрожь выдавала ее во время игры в прятки, довела до трибунала, напав на нее в армии во время церемонии памяти павших, и она же заставила Ноа истерически хохотать под свадебным балдахином. Чертова трясучка. Может, хоть на этот раз удастся одержать над ней верх? Но нет. Ноа уже чувствует, как дрожь подбирается к горлу.
Получается, Нимрод прав, думает она, я не умею быть наедине с собой. Но, если уж на то пошло, а зачем мне? Сказано же: “Не хорошо быть человеку одному”[5]. Внезапно она задумывается, ждет ли ее все еще Нимрод. Не может же быть, чтобы еще не прошло полчаса. В этом месте что, вообще нет часов?! Пока что ей хотя бы удается думать беззвучно. Сама она часы не носит, поскольку убеждена, что подходят они только для тонких запястий, – еще один комплекс, который она годами хранит в себе. Ноа смотрит на руки других участниц. Ни у одной нет часов. Эта секта борется с концепцией времени? Ей мерещатся жидкие часы в стиле Дали на стене, часы с кукушкой на дереве, песочные часы в цветочном горшке и водяные часы в искусственном пруду. “Хочешь, подарю часы?” – спросила она Омера Бергера во втором классе и укусила за руку, когда тот согласился. На руке появился круглый след от укуса, и оставалось только дорисовать стрелки. Омер тогда не наябедничал, а поднес руку к глазами и сказал: “Ого, уже четверть двенадцатого!”
“Это то, что здесь будет происходить? – спрашивает Ноа у своего возбужденного подсознания. – Флэшбеки из начальной школы?”
Ноа злится, что не выяснила, где они здесь спят, с кем она в комнате, есть ли душ, и не задала еще миллион важнейших вопросов, которые прямо сейчас приходят ей в голову.
Беременная ходит по кругу. Та, что с косой, делает растяжку. Девицы забились в угол, и одна из них горько плачет. Уже? – удивляется Ноа и, воспользовавшись общей миграцией, подбирается поближе к Яэль и, когда никто не видит, шепчет ей на ухо:
– Который час?
Вместо ответа Яэль прикладывает палец к губам. Ноа колеблется мгновение и снова спрашивает одними губами:
– Ко-то-рый час?
Мягко, но решительно Яэль отводит Ноа в боковой дворик.
– Это не наказание, просто побудь немного одна, а потом возвращайся к нам, – говорит она тихо и подводит ее к песочнице с гравием и несколькими большими камнями. – Это японский дзен-сад. Предлагаю тебе сесть перед ним и отправиться в путешествие, используя только зрение и сознание. Представь, что ты муравей и пробуешь взобраться на этот камень, снизу вверх. Не торопись, обрати внимание на все изгибы, ложбинки, двигайся по щелям, постой на краю камня. В общем, попробуй отключить голову.
Яэль уходит и оставляет ее одну. Больше двадцати лет, как Ноа закончила школу, и вот ее снова выгнали из класса. Стыд заполняет ее, и Ноа съеживается до размеров муравья, смотрит на голубое небо и не видит ничего, на чем можно остановить взгляд. Она разглядывает одноэтажный дом с деревянными ставнями и черепицей. Дом кажется ей плоским, как картинка пазла, которые она никогда в
