Желчный Ангел - Катя Качур
– Ты это видишь? – мечтательно спросила Дина.
– Вижу, – ответил Адам – и тут же вскочил от удара чем-то твердым по затылку.
– Град! – взвизгнула Дина, снимая с его головы крупный шарик. – Адик, град! Это лед с Тибетских гор!
Командующий грозой, хохоча над грезами влюбленных, подтянул всю свою артиллерию. Ледяные капли, сначала с горошину, потом с фундук, затем с перепелиное яйцо, разбомбили измученный город, добивая остатки цветов в клумбах, мокрых трясущихся собак и совсем уж единичных обезумевших прохожих.
Адам снял рубашку, натянул ее тентом над головами и побежал со своей спортсменкой к несчастной липе. По обожженным рукам молотила небесная дробь, от боли сводило скулы, но счастье, счастье, счастье, ограненное в грозу, как бриллиант, светилось за грудиной и рвалось наружу к первому лучу солнца.
Главком, одержав сокрушительную победу, удовлетворенно запихивал тучи себе в карман и, будто бы признаваясь, что слегка переборщил, достал из-за пазухи ослепительную радугу. Такой радуги, венчающей нимбом весь город, местные жители не видели никогда. Хрестоматийная, образцовая, четко разделенная на семь цветов, она торжествовала, являя собой победу добра над злом, света над тьмой, жизни над смертью, души над телом.
Тело Адама уже колотилось от температуры, а душа ликовала. И венцом этого ликования стала ракетка, обнаруженная целой и невредимой посреди ветвей тлеющего дерева. Ее ручка, истертая и обмотанная синей изолентой, торчала из матерчатой сумки. Сумку словно кто-то изъял на момент возгорания липы и затем снова вернул на место, как нечто святое и непорочное, что невозможно ни осквернить, ни обесчестить. Солнце, уже наглое, господствующее над миром, подсвечивало драную сумку с ракеткой гордо и победоносно.
– Мамочка дорогая! – воскликнула Дина. – Разве такое бывает? Что все это значит?
– Что твоя жизнь – это теннис. А моя жизнь – это ты, – заключил Адам.
К его собственному ужасу, так все и вышло. Женившись, как только Кацман исполнилось восемнадцать, он отчетливо понял, что обречен ждать Дину из бесконечных командировок, соревнований, матчей. Обречен любить совершенно противоположного себе человека – по образу мыслей, по мироощущению, по размаху затей и поступков.
Да, именно размахом они и отличались. В своей тонкой ювелирной работе – Адам унаследовал-таки мастерскую отца – он совершал микроскопические движения, осечка на долю миллиметра означала крах, порчу изделия. А она размахивала своей ракеткой на полный разворот плеча, порхала, крутилась, носилась по стадиону – и чем шире была амплитуда размаха, тем бо́льшие высоты она покоряла.
В быту картина повторялась. Если он любил мелко накрошенные салаты и супы, то она рубала овощи словно шашкой, проглатывала глыбы картошки, монолиты помидор и бруски огурцов на лету, под телефонные разговоры, не придавая особого значения вкусу. Если он смотрел фильм и наслаждался нюансами актерской игры, диалогов, костюмов, деталями трюков, то она запоминала только главное действие: «Он ее любил, она ушла». Все. Обсуждать было нечего, Дина не помнила подробностей. Если они шли в магазин, он тяготел к элегантным женственным платьям, кружевам, сложному крою, тонко выведенным листочкам[20]. Она же выбирала простые фасоны, бесхитростные, безликие, с минимум декора и какой-либо души. Если он делал ей колечко или подвесочку с филигранным нестандартным плетением и уникальной закрепкой камня, она шершавила его пальцами и восклицала:
– Что-то мешает, Адик. Убери все лишнее к черту!
То, что Адаму казалось сутью, душой, отличительной черточкой, изюминкой, для Дины было лишним. Это выматывало, вымораживало, отнимало силы.
Адам не мог разложить Динину простоту на молекулы. Она не замечает деталей, потому что дура? Или потому что гений?
В этих мыслях и противоречиях проходила жизнь. Детей Дина не хотела – не понимала, как всунуть их в промежутки между тренировками. Общих походов в кино и театры становилось все меньше, говорить за ужином было не о чем. Его не интересовали геймы и сеты, ее – пайки и гравировки.
Единственная тема – Тибет – со временем замылилась, не имея подпитки: до повально доступного интернета и рейсов в Катманду оставалось еще четверть века. Совместная жизнь, благословленная бандитом Валерой и опечатанная молнией на Адаминых руках, дала пробоину в днище и неспешно, но уверенно шла ко дну.
Глава 17
Измена
Изготовление перстня с необычным камнем вдохнуло в Адама Ивановича вторую жизнь. Уже давно клиенты не заказывали изделий с нуля, годами он паял цепочки, увеличивал-уменьшал колечки, восстанавливал потерянные детали. Никакого творчества, сплошная рутина.
Здесь же душа отозвалась на все: на чернявого Вадима с простым, но приятным лицом – Адам чувствовал в людях божью искру, – на уникальный бриллиант со странной фигурой внутри, на фразу, почему-то кольнувшую прямо в сердце: «Он существует. Не требуй доказательств».
Старик прижимал Монину голову к груди и спрашивал:
– Чуешь, как бьется?
– Чую, – беззвучно отвечал седой эрдель и лез мордой под рубашку к спине, утыкаясь мокрым носом в худые лопатки.
– Что? И крылья чуешь? – смеялся от щекотки ювелир.
Моня бил тощим хвостом по старому паркету, радуясь вдохновению хозяина.
– Мы с тобой такую штуку сделаем! – потрясал кулаком в воздухе Адам. – Весь мир ахнет! Не зря к нам пришел этот Ангел! Отдадим дань предкам и фрейлине!
Моня зацеловывал его лицо и, как дурачок, прыгал вокруг, сбивая с ног.
Это была вторая любимая им история. Про фрейлину при дворе Александры Федоровны.
«Жены Николая I», – сразу же вспоминал Моня.
Предание было коротким. Прапрапрадед Адама Ивановича, один из первых ювелирных Адамов в роду (то ли марроканец, то ли египтянин – хрен поймешь), умирая в песках Сахары, якобы встретился с Ангелом Смерти и предложил ему сделку – огранить бриллиант так, чтобы облик ангела остался в камне. Но не успел и скончался. Затем его сын перед смертью предлагал Духу такой же гешефт, но не успел и скончался. И так далее все потомки Адама пытались найти компромисс с Великим Вестником, но…
«…не успели и скончались…» – продолжал в уме Моня.
– Да, – читал его мысли старик.
И все же кому-то из праправнуков удалось-таки с Ангелом договориться. После смертельного приступа очередной Адам прожил еще несколько лет и претворил в жизнь свое обещание. Где он нашел такой камень, как смог его огранить – история умалчивает. Вроде в кусок индийского алмаза ударила молния, вызвав странную трещину, а может, и не ударила. Но отныне кристалл стал управлять желаниями тех, кто становился его хозяином. Причем управлять весьма скверно. Воплощать в жизнь мечту и забирать при этом все, чем человек обладал. Ненасытным людям это было не по нраву: они хотели всего и сразу.
К середине девятнадцатого века одного из Адамов забросило в Россию, придворным ювелиром. Он полюбил фрейлину Елизавету и изготовил ей нагрудный шифр, вставив в самую его маковку, верхнюю точку буквы «А», злополучный бриллиант. Ее мечта тут же сбылась: страстный араб стал любовником, от него появился незаконнорожденный сын, но вскоре Елизавета была отлучена от двора и изгнана из Петербурга. Обосновалась в Москве, в имении родителей. Арабского сына отдали на воспитание в деревню крестьянам. А самой красотке удалось женить на себе какого-то графа и родить еще несколько девочек, которые, в свою очередь, тоже родили несколько девочек. Как и докладывали соседям в «доме сельского» родители Адама, в эпоху большевистских погромов внучка фрейлины эмигрировала, прихватив добрую порцию бриллиантов из бабушкиной брошки-шифра. Далее след семьи терялся, как и упоминание о странном камне.
Очерк нравился Моне своей залихватской фантазией и малой правдоподобностью. Историческом помелом здесь подмахнули в одну кучу страны и континенты, людей и нелюдей, факты и мифы.
Моня любил наблюдать, как Адам добродушно посмеивался, рассказывая о своих предках, одновременно хвалясь и гордясь замысловатостью судеб.
– Видал, каков? Фрейлину соблазнил! – восклицал старик, почесывая Моню за ухом. – И как же они, крестьяне, арабчонка-то растили?
Ответов на эти вопросы не было. Ну как-то растили, наверное, если он, Адам, явился его обрусевшим потомком.
Дине, впрочем, Асадов после свадьбы тоже рассказывал эту байку. Она выслушала его внимательно и заключила:
– В поле – ветер, в попе – гвоздь.
И больше они к этой теме не возвращались. Развивать легенду дальше
