Без исхода - Константин Михайлович Станюкович
— Такому и дать ее жаль! — говаривал Стрекалов. — Не на вино пойдут, а на дело. Сколько тебе?
— Да сот пять-то нужно. В Подгорье хочу трахтир ладить! — замечал мужик.
— Ладь, ладь… дело хорошее. Место людное, бойкое, доход будет. Вот тебе деньги, ступай с богом!
— Кормилец, ты наш… дай бог тебе всего, что пожелаешь! — благодарил кулак, уходя с деньгами.
— Желаю успеха. На дело не жаль!
Таким образом Стрекалов пользовался в окрестностях Грязнополья репутацией кормильца и ангела-человека. Кабатчики, харчевники, торговцы, кулаки, лесные маклаки, скупщики крестьянского хлеба — весь этот народ боготворил Николая Николаевича и пропагандировал его имя, известное во всей губернии.
Только бедняки недолюбливали этого благодетеля, но их говор считался говором пьяного и ленивого народа.
Пока он наживал деньги и предпринимал предприятия, Настасья Дмитриевна ежегодно рожала по ребенку; но из восьми человек детей осталось в живых только двое: сын и дочь. В последнее время у Стрекаловых детей не было. Настасья Дмитриевна находила, что рожать утомительно и что частые роды портят красоту, и решила, что можно, при уменье, обойтись и без детей…
Детей своих Стрекалов любил без памяти, и дети росли среди довольства, ласк, под присмотром бонн и гувернантки, сперва немки, потом англичанки и наконец француженки. Образование им, по словам родителей, хотели дать основательное, и правда: и сын и дочь уже в четырнадцать лет знали четыре языка, свободно на них говорили, не худо знали гимназический курс и мастерски играли на фортепиано; сын, кроме того, изучил бухгалтерию. Когда сыну минуло пятнадцать лет, отец задумал приготовить его к университету (для чего и пригласил Черемисова), а по окончании курса решил послать на завод в Англию. Дочь, которой было семнадцать лет, еще училась и тоже должна была присутствовать на некоторых уроках Черемисова, конечно, в присутствии гувернантки. Стрекаловы жили скромно, особняком. Сам он был постоянно занят, то в разъездах, то дома за делом; жена не любила выездов; впрочем, у них был небольшой, но избранный либеральный кружок грязнопольских жителей. Судебный персонал был, конечно, в том числе.
В последнее время Николай Николаевич лелеял самую заветную мысль; ему хотелось получить концессию; раз это дело сорвалось, но он не унывал и хотел испробовать удачи во второй; председательства он желал, как средства скорей подвинуть дело; впрочем, и без него он надеялся, что зимой все будет решено, так как приготовления все были сделаны, и даже для этого он часто приглашал к себе в дом молодого председателя грязнопольского суда, имевшего в Петербурге большие связи, который не без особенного удовольствия заглядывался на дочь Стрекалова. «Если бы Ольга полюбила его, — иногда мечтал Стрекалов, — дело бы значительно подвинулось; конечно, заставлять ее не буду!» Он только искусственно сближал их, чему помогала, конечно, и Настасья Дмитриевна, так как, помимо связей, председатель, по их мнению, был солидный, изящный молодой человек с блестящей карьерой впереди, которая того и гляди приведет его к министерскому креслу.
XVI
— Вам кого угодно? — по обыкновению невозмутимо вежливо, спрашивал Филат, отворив Черемисову двери стрекаловского дома.
— Скажите господину Стрекалову, что Черемисов приехал. Учитель, мол…
— Барина нет дома… Пожалуйте наверх, ваша комната давно готова… Прикажете взять вещи?
— Сделайте одолжение…
Филат взял чемодан и не без улыбки поднял его. «Малюсенький!» — подумал он, провожая наверх и оглядывая костюм Черемисова. «Шитье не важное и товар не бог знает какой!» — размышлял Филат, поднимаясь по лестнице; затем, когда они поднялись наверх, он не без ловкости забежал вперед, распахнул двери комнаты и, деликатно отступив назад, промолвил: «Пожалуйте!»
Комната оказалась удобной во всех отношениях: светла, просторна, окнами в сад, отлично меблированная, полная комфорта; ничего в ней не было забыто; все сияло чистотой и порядком.
— Апартамент — роскошный! — промолвил Черемисов.
«Чай, никогда и не живал в таких!» — про себя подумал Филат.
— Ну-ка, давайте чемодан!.. — обратился Черемисов, принимая из Филатовых рук чемодан.
Такая выходка несколько озадачила Филата. Он выступил шага три вперед и заметил:
— Прикажете открыть?
— А я-то что буду делать? — засмеялся Черемисов.
Филат удивленно взглянул на Черемисова и, отступив к дверям, стал глубокомысленно наблюдать, как Черемисов разбирал вещи.
«Мало ж у тебя бельишка… мало!.. всего шесть рубах, а ночных три!.. И одежды всего-навсего две пары! Видно, и ты подневольный человек, хоть и барин. А может, и не из господ? — философствовал Филат. — Нынче обучился и стал барин! Эка, книжек сколько! Должно, любопытные есть! — порадовался Филат, большой охотник до чтения любовных и страшных историй. — Прочтем!»
Заметив Филата, в почтительной позе стоявшего у дверей, Черемисов не мог удержаться от улыбки: красноватое, солидное лицо, подпертое туго накрахмаленным галстуком, полная бесстрастного достоинства фигура, наконец самая молчаливость были в высшей степени комичны.
— Как вас звать? — спросил Черемисов.
— Филатом-с.
— Ладно. Чего вы стоите здесь, Филат?
— Не будет ли с вашей стороны каких приказаний? Назначен к вам для услуг! — тихо отчеканил лакейски-официальным томом солидный лакей.
Черемисов расхохотался так, что Филат очень странно взглянул на него; впрочем, через минуту он по-прежнему стал серьезен и важен.
— Ничего мне не надо. Ступайте себе с богом.
— Быть может, одеваться изволите?
— Сам оденусь…
— Платье не прикажете ли почистить?
— И платье вычишу!
Филат окончательно был сражен. Желая щегольнуть знанием своих обязанностей и в то же время кольнуть Черемисова, он снова отчеканил:
— Не угодно ли будет приказать доложить о благополучном прибытии вашем барину, когда они вернутся с завода?
«Экая выправка!» — улыбнулся Глеб.
— Пожалуй, доложите о моем прибытии. Постойте, Филат! Один вопрос: отчего вы так говорите?
— То есть как-с? — недоумевал Филат.
— Да странно как-то…
— Приказывают… Здесь выучен… Как же и говорить в порядочном доме! — невозмутимо серьезно доложил Филат.
— А!.. Идите с богом.
Филат поклонился, предупредив, что «пуговка от звонка у кровати».
— Электрический звонок-с. Если угодно позвать, извольте только чуть-чуть придавить! — снисходительно пояснил Филат, не без доли иронии в голосе.
Оставшись один, Глеб разразился веселым смехом. «К англичанам заехал, да и только! И хозяин — англичанин, и Филат — англичанин, и комната в английском вкусе… ишь умывальник какой… отлично! И деревья подстрижены, как в английских иллюстрациях… Образцовый дом, да и только! Каковы сама миссис, мисс и юный лорд?» — улыбался Глеб, приглаживая перед зеркалом свои непокорные кудри.
Приведя костюм свой в порядок, Черемисов хотел было спуститься в сад, как в двери постучали два раза. «Сам, верно?» — подумал
