Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– И выдворяйте нас! – мгновенно подхватила Шарон, вскочив и придвинувшись вплотную к директорскому столу. – Вызывайте вашу охрану, которой вы так кичитесь! Только вот где ж она была, когда, прямо под вашим носом, в вашу высоконравственную школу проносились наркотики и алкоголь? Как же это легко бить тревогу после стихийного бедствия, но ничего не предпринимать заранее, чтобы элементарно не допустить его! Поймите же, что вы давно все запустили, и что здешние порядки, о которых вы радеете, это не более, чем фразы для дурачков и новичков!
Директриса струхнула. Столь ярая нападка застигла ее врасплох, и она замерла в растерянности, приоткрыв пересохший рот и с застывшими на весу вспотевшими руками, судорожно держащими случайно подвернувшиеся под них, для уверенности, бумаги. А на нее продолжало сыпаться:
– Да, мы немедленно уйдем, чтоб не мозолить вам глаза. Но мы вернемся, и не одни! Ибо день еще длинен, и мы отсюда же отправимся в газеты, на телевиденье и радио. Мы заявим о том, что, среди "золотой молодежи", прилизанных интеллигентов и круглых отличников, в вашей школе затесались подонки общества, – не бесконтрольная шантрапа, чье место в классах для отстающих, а уже давно готовые преступники, имеющие крепкие связи в своем мире, мире наркодельцов, торговцев живым товаром, извращенцев! А ведь вы сами принимали их сюда, – да-да, вы сами, – и не смейте после этого лицемерно заявлять об элитности этого такого же лицемерного и циничного учебного заведения, о том, что здесь работает охрана! Катастрофа случилась по вашей вине, поскольку вас, возможно, слишком ослепила ваша уверенность, надменность, отстраненность от истинных трудностей ваших учащихся. Кто теперь знает, были ли те двое, которые сидят, единственными? Кто знает, сколько еще ваших учениц, так же, как Галь, попались в их жуткие сети? Кто будет готов поручиться за то, что построенный вами хрустальный дворец, в который вы превратили школу, не рассыпется прахом после нашего рассказа, и что вас, занимающую эту должность, не постигнет такая же участь? Не забывайте: мы распологаем абсолютно всеми данными по следствию, и все сумеем доказать. Вам, со всей вашей мнимой дипломатией, не выкрутиться.
В секретарскую уже стекались люди. Боясь дохнуть от смеси страха и любопытства, они стояли вплотную к кабинету, всеми силами стараясь не мелькать в дверном проеме. Там, с громкими криками, извергались такие вещи, от которых волосы вставали дыбом, такие, о которых даже подумать было страшно, не то, что представить, что они происходят здесь, прямо у них под носом!
– Теперь сравните эту мразь с такою девочкой, как Галь, – в исступлении вторила Рики своей коллеге, – которую здешние хваленые порядки обрекают на пожизненную второсортность. Если она останется именно сейчас без аттестата зрелости, ее ожидает печальная участь, – ее, обладающую потрясающими данными для успеха! Вместо того, чтобы занять какую-нибудь интересную должность в армии, поступать в ВУЗ, строить карьеру, она пойдет на худо-бедную социальную службу, затем – на простую, даже черную работу ради выживания, и вступит в брак с таким же неудачником, как она сама, ибо в глазах успешных мужчин она будет не больше, чем сексуальная игрушка. А все это случится по вашей вине, потому, что в решающий для нее момент вы отказались протянуть ей руку помощи, а еще раньше – подтолкнули, да-да, косвено подтолкнули ее к пропасти, закрыв глаза на то, что здесь творилось, и на безделье вашей мифической охраны! Это будет на вашей совести!
При этих фразах у Шимрит вновь сдали нервы. Упав на шею Дане Лев, она ударилась в гораздо более отчаянный, горький плач. Учительница обняла ее и вывела из кабинета, распахнув настежь дверь. Весь столпившийся там народ мог теперь свободно видеть залитую до самой шеи багровой краской физиономию директрисы, онемевшей, обессилевшей от злейших ударов, что безжалостно сыпались на нее. Там были и секретарши, и учителя, и уборщики, и праздные ученики, и, конечно, все те, кто на недавнем педсовете не решались подать свой голос в поддержку своей единственной смелой товарки. Там были абсолютно все.
– Зовите же ваших несчастных охранников! Мы уйдем. Но мы уйдем, чтоб сегодня же сделать так, чтобы имя Галь Лахав было у всех на устах, а о вас – рассказать всю правду. Чтобы высокопоставленные родители, которыми вы гордитесь, больше не захотели иметь с вами дела, а рейтинг школ, конкурирующих с этой, тотчас возрос. А ведь мы всего лишь просили о справедливости, об одолжении, зависящем от вас, только от вас! Нам жаль вас, госпожа директор!
Та готова была провалиться сквозь землю. Бумаги в ее ладонях скомкались и промокли от пота, десятки глаз сверлили ее, в голове не осталось ни одной мысли. Только что эти две непонятно откуда свалившиеся на нее стервы заставили ее превратиться во врага самой себе. Как им это удалось, она не знала. Но, наверно, на то они и были психоаналитиками. В любом случае, все теперь было в их руках, и у нее не оставалось выбора, кроме как вернуть девчонку в школу. Под отдаленный плач Шимрит, на виду у всех подчиненных, она с усилием прохрипела:
– Хорошо!
Глава 2. Возвращение
Никогда еще выдавался такой прекрасный день как тот, когда Галь распрощалась, наконец, со своей лечебницей. Июньское солнце сияло вовсю, небесная синева и окружающий лес казались выписаными кистью художника. Даже асфальт пролегающей рядом трассы выглядел как-то по-праздничному серым. У ворот ее встречали мама, Дана, Шели и Хен, и там же ее провожали Рики и Шарон.
Волнению не было предела. Шели, как и тогда, сразу же бросилась на шею подруге и заревела, а расчувствованный Хен порывисто обнял обеих девушек, и те плакали одна на плече другой, прижимаясь к его могучей груди. Потом настала очередь Шимрит и Даны Лев. Последние горячо пожимали руки двум ангелам-хранителям Галь, и благодарили их за все. Когда эмоции немного улеглись, Хен взялся укладывать вещи Галь в багажник машины учительницы, а Шарон и Рики тоже подошли к ней проститься. Они вручили ей записки со своими телефонами для связи в любое время, и сказали, что теперь они спокойны за нее и верят в ее дальнейшие успехи.
Галь, привыкшая за последние месяцы к почти полной предоставленности самой себе, ощущала себя совершенно особенно: ее окружали такая искреняя радость и такая безраздельная любовь, какие могли окружать лишь новорожденную. Но еще больше ее переполняло какое-то новое, неизведанное до сих пор ощущение свободы, полноты бытия, от которого ей хотелось кричать
