Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич
– Тоже не на бульон?
– Боже упаси! Я же говорил тебе, дорогое дитя, что из подруг не буду готовить бульон. Куры – мудрые создания. Узнают своих, приходят. А если кто чужой, убегают. А уж если такой подойдет слишком близко, то даже заклюют. Как же было весело, когда петух был! Найдет он, допустим, что-то в земле, чем поживиться, какого-нибудь дождевого червячка, тут же сзывает своих кур: «Ку-ка-ре-ку!» Они больше всего любят всякую тварь, которая из земли вылезает.
– Все, убедили – я тоже объявляю бойкот бульону.
– Ну зачем же так резко. Помни, дорогое дитя, – бульон только из такого мяса, которое не похоже на курицу.
– Буду иметь в виду, – улыбнулась я.
– Знаешь, детка, – сказал пан Анджей, – во время войны у моей семьи тоже были куры. Каждый взрослый поляк должен был работать и зарегистрироваться в немецкой трудовой конторе. У нас был большой сад, так что проще всего было сообщить им, что у нас есть ферма. К этому требовалось иметь как минимум пять кур и хотя бы одну свинью. Приходили комиссии и проверяли. Теперь у меня есть курица и собака.
* * *
Мы еще немного поболтали о животных, пан Анджей сообщил мне все, что было известно о половине жителей Руды Пабьяницкой на три поколения назад, и я узнала, что могу все сложности – и электрику, и воду – уладить с Влодеком или его братом. А если сам Влодек не сможет, то обязательно кого-нибудь пришлет. Только хуже всего, когда Влодек уезжает на какую-нибудь свадьбу: если Влодек на свадьбе, то потом довольно долго его вообще нет.
– Ты ведь понимаешь, детка, о чем я, – многозначительно пожал плечами пан Анджей.
Конечно. Я все понимала.
* * *
Когда я вернулась домой, под дверью уже стоял Шимон.
– Ну что, видишь? Твои самые плохие предчувствия сбылись! Нет у меня колеса!
– Да, но ты не сбежал!
– Ну да, я поехал к вулканизатору, а его не оказалось на месте. Я узнал, что он на свадьбе.
– Наверное, на той же, что и пан Влодек…
– Ты знаешь Влодека? – удивился он. – Ну так это его брат.
– Нет, – рассмеялась я. – Но я была у пана Анджея, и он дал мне полный отчет о привычках и обычаях местного населения.
– Ничего не поделаешь, – грустно констатировал Шимон. – Подозреваю, что еще денька три придется обождать.
– У меня есть эти три дня, я никуда не спешу, – сказала я. – Заходи. Но боюсь, что мне нечем тебя угостить.
11
– Не так я себе представляла первую ночь в своем доме, – сказала я, когда мы сели на кровати. Я зажгла свечку, чтобы было чуть светлее.
– А как? – спросил Шимон.
– Не знаю, – пожала я плечами. – В фильмах всегда есть какой-то камин, который можно затопить, какое-нибудь теплое одеяло или ковер, на который перед этим камином можно лечь. – Я улыбнулась. – А здесь? Здесь ничего. Камин, скорее всего, не тянет, ковер такой сырой, что хочется его выбросить, а единственное теплое одеяло – это то, что у меня было в машине.
– Я могу пригласить тебя к себе, – сказал он.
– Нет, – запротестовала я. – Мне нужно быть здесь. Это мой дом.
– В принципе да, только февраль – не лучший месяц, чтобы жить в пустом, холодном доме.
– Ни один месяц, даже летний, не годится для того, чтобы жить в холодном доме… И пустом.
Шимон молчал, видимо, переваривая многозначность моих слов.
– Иди домой. Я останусь здесь, – сказала я.
– Ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну?
– Но ведь когда-нибудь я останусь здесь одна.
– Разумеется. Когда здесь будет тепло и приятно, – сказал он.
– Все так и будет, вот сделаю – и будет. Дом – это не просто стены и окна. Дом – это прежде всего люди. Смех, дыхание, громкие разговоры и шепот. А сейчас только бы ночь продержаться. Днем-то мы оптимисты. При свете дня все кажется проще.
– В чем-то да, в чем-то нет, – задумался Шимон. – Днем мы наверняка не сидели бы вместе. Днем ты бросила бы мне стандартное «спасибо пану за все» и выставила бы за дверь. А вот ночью кажется, что люди становятся ближе друг к другу, а днем колдовство куда-то сматывается.
Я задумалась над его словами. Колдовство сматывается? Когда темно, в мире все выглядит по-другому. Размываются контуры, кругом тьма тьмущая, мы видим гораздо меньше, но наше воображение играет с нами в игры: из самого дружелюбного дерева может сделать грозного вампира, тени превращаются в людей, которых на самом деле нет, слух обостряется и становятся слышны звуки, на которые днем мы вообще не обратили бы внимания.
– У тебя есть еще одеяла? Матрас? – Он огляделся.
– У меня есть спальный мешок.
– Это ложе выглядит не слишком привлекательно. – Шимон указал на пыльный диван. – Может, действительно сегодня ты переночуешь у меня? А завтра, когда будет светло, мы обустроим тебе тут спальное место.
– Обустроим? – улыбнулась я. С одной стороны, мне стало приятно, а с другой – я почувствовала опасность. Опасность, что снова от кого-то буду зависеть, что снова придется повторять старую, давно отработанную схему, хотя приехала я сюда специально для того, чтобы встать на ноги и быть самостоятельной.
– Я помогу тебе. У меня есть раскладушка, матрасы. Всего и делов-то – пропылесосить, и сразу почувствуешь себя лучше.
– Я не знала, что дом в таком состоянии…
– В бесснежные холодные месяцы все выглядит хуже. Было у меня дело: однажды в ноябре я покупал садовый участок. Когда мы пошли туда, все оказалось ужасно. Это был, пожалуй, самый мерзопакостный день в году. Моя жена сразу захотела вернуться домой – я не мог ее убедить, что там когда-нибудь может быть красиво. У меня, по-видимому, было более буйное воображение, чем у нее. Вот и купили. Весна нас очень удивила. Полно подснежников, крокусов, тюльпанов, нарциссов. Потом зацвели яблоня и слива. Красота! В ноябре ни малейшего намека на это не было. Вот увидишь, весной все будет по-другому. Уже скоро.
– Что ж, эта зима когда-нибудь пройдет, – тихо вздохнула я.
– Все станет вокруг зеленым, деревья покроются листвой, – продолжил Шимон. Потом покачал головой: – Вижу, что не смогу зазвать тебя сегодня ко мне… Подожди, я слетаю домой и через минуту вернусь.
– А… А твоя жена не будет возражать?
Мне показалось, что он на мгновение застыл в молчании. Через несколько секунд, которые показались довольно долгими, он ответил:
– Нет. Не думаю. Я живу один.
Я больше не спрашивала. Если бы он хотел, сам
