Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
– О! – оживился первый. – Я вижу небо, облака, напоминающие зверушек, озеро и лес вдалеке.
Каждый день он рассказывал соседу о том, что происходит за окном. Мужчина видел лодку, рыбаков с огромным уловом, детей, играющих на берегу, юных любовников, не сводящих друг с друга сияющих глаз.
В то время, как он наблюдал эти удивительные события, его соседа мучила глухая злоба. «Это несправедливо, – думал он. – За какие заслуги у окна положили его, а не меня, лицезреющего лишь дверь с облупившейся краской?».
Однажды, лежащий у окна сильно закашлялся и стал задыхаться. Он пытался дотянуться до кнопки вызова медсестры, но не сумел. Сосед наблюдал за происходящим. Ему ничего не стоило нажать на свою кнопку, но он этого не сделал. Через некоторое время первый затих и вытянулся на своей постели.
Когда его унесли, оставшийся попросил медсестру, чтобы его переложили к окну.
Девушка выполнила просьбу больного и, убедившись, что тому удобно, направилась к двери. Вдруг ее остановил удивленный возглас:
– Как же так! Это окно выходит на глухую серую стену! Умерший ведь рассказывал, что видел лес, озеро, облака, людей…
Медсестра печально улыбнулась:
– Он вообще не мог ничего видеть. Ваш покойный сосед был слепым.
Мужчины какое-то время молчали, обдумывая услышанное.
– Зачетный крест тебе в карму, батя Георг! Душевная байка, – одобрительно кивнул Паштет. – Давай ты будешь нам регулярно притчи рассказывать – и нам не скучно, и тебе – амвон и внимающая паства.
– Почему нет? – согласился тот, обеспокоенно поглядывая на верхнюю галерею. – Паш, ты, когда явятся эти сатаноиды, не барагозь, ладно?
Тетух нервно заерзал на месте.
– Ниче се! Кодла отмороженных бакланов беспределит, а я должен сидеть, как мышь под метлой. Кто-то же должен остановить этот мутный движняк!
– Капитан остановит. В свое время, – появился металл в голосе Русича. – Ты – человек горячий, можешь нам всем навредить. Не лезь поперед батьки в пекло.
– А то что? Только не надо меня пугать Страшным судом – еще неизвестно, кто кого больше испугается. Или, может, анафеме меня предашь?
– Ты, Паш, опасен для коллектива. Не умеешь держать себя в руках. Верно я говорю, капитан? – повернул он голову в сторону Лялина.
«Дашожтакоэ! Опять пальму первенства отдают менту!» – скрипнул Тетух зубами в бессильной злобе.
Входная дверь загремела, заскрипела и отворилась. По ступенькам протопали две пары ног и лязг снова повторился.
– С нами крестная сила! – прошептал отец Георгий, сжимая в руке молитвослов. – Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас!
Пыхтя и чертыхаясь, на верхней галерее появились два кавказца с большими картонными ящиками в руках. Один – маленький, некрасивый до безобразия, в адидасовском спортивном костюме и лыжной шапочке с надписью «BOY», по самые брови натянутой на голову. «Умар! – пронеслось в голове у Лялина. – С такой внешностью хорошо живодерить где-нибудь на таежной звероферме». Другой – высокий, худой, с закрывающей пол-лица длинной челкой. Одет в черную кожаную куртку и зеленые треники с белыми лампасами. Парень безостановочно что-то жевал, время от времени сплевывая себе под ноги. «А это, стало быть, – Нияз. Тот, который не в меру психован и вонюч. Предположительно, наркоман».
– Ище трипыхаитесь? – заржал Умар, сверкнув золотым зубом. – Может, вас кончить на месте, четоб не мучились?
– Товарищ Сухов говорил, что лучше сначала помучиться, – подобострастно хихикнул Бурак.
– Плахой у тебя товарищ. Саафсем неумный, – звякнул он опоясывающей шею толстой золотой цепью.
Косточки на сжатых в кулаки руках Паштета побелели. Он сдерживал себя от участия в приветственном диалоге, но спазматически дергающаяся щека демонстрировала предельную степень напряжения, с которым он пытался справиться.
Умар нажал на кнопку подъемника. Звякая и дребезжа, платформа поехала вниз.
– Мужики, какая на улице погода? – дружелюбно поинтересовался Лялин.
Нияз сделал брови домиком.
– А тибе зачем? Прогулки в нашем трудовом лагере ни это…
– Я к тому, что холодно уже… Вы бы нам одеяла подкинули, что ли. И одежонку потеплее с какого-нибудь секонд-хенда. Как можно работать, когда от холода руки сводит?
Нияз скользнул по узникам мутным питоньим взглядом, в котором не было ничего человеческого: ни интереса, ни сочувствия, ни соучастия.
– Не будет нормы – не будет и еды. Диета будет. Фсе!
«Ад пуст. Все бесы здесь», – театральным шепотом на всю рабочку процитировал Бурак Шекспира.
На опустившуюся вниз платформу узники загрузили ящики с лекарствами, и она медленно поползла вверх.
– Слышь, Нияз, ты, случаем, не в курсе, как сыграли «Терек» с «Динамо»? – как ни в чем не бывало продолжил общение опер. – А то я все новости пропустил с вашим трудовым лагерем.
Кавказец уставился на Юрия глазами мороженой селедки. В его тупой башке не укладывался смысл прозвучавшего вопроса. Даже не смысл, а целесообразность интереса потенциального трупа к событиям, которые его уже никогда не коснутся.
– 3:1. Наши прадули из-за прадажного судейки, – хлопнул себя по ляжкам Умар, которому тема футбола оказалась куда ближе. – Нада жалаба в УЕФА писать.
– А еще можно настучать в Гадский[17] трибунал, как говаривал один мой сокамерник, – проворчал Павел себе под нос.
К упакованным лекарствам у бандитов претензий не было. Сделав поверхностный осмотр, они потащили груз наверх. Тем временем вниз опустилась платформа с продуктовыми ящиками. В одном из них оказались несколько сеток полусгнившего лука и картофеля, пакеты потемневшей моркови, сморщенных яблок и штук десять желтых кукурузных початков. В другом были обрезки, даже не сала, а какой-то плевры, пачка соли, бутылка растительного масла, пакет черной трухи, именующейся чаем третьего сорта. Вместо сахара – пластиковый дозатор с таблетками сахарозаменителя. Опять жестянки с морской капустой и кошачьим кормом. Опять испорченный кефир и влажный «резиновый» хлеб. Практически ничего съедобного, если не считать брикетов с китайской быстрорастворимой лапшой, бульонных кубиков и нескольких пакетов с гороховым супом.
Первым вернулся Умар. Пока наверх ехали мешки с расфасованными крупами и мукой, Лялин попытался выяснить координаты бомбоубежища.
– Слышь, Умар, ты, я вижу, мужик толковый. Небось, в курсе, что происходит наверху. Весь день кто-то бабахает, будто снаряды взрывает. Над нами что, боевые действия проходят?
– Пачиму вайна? Этот машина свая забивает. И другой тоже, их там много. Депо какой-то строят, да. Очень балшой депо.
При появлении Нияза мужчина сразу замолчал. Стали разгружать мешки, и тут из, невесть откуда возникших дырочек, как из душа, на головы узников заструилась мука. Затем, как манна небесная, посыпалась крупа. Мешки оказались поврежденными, будто простроченными рядом острых зубов.
– Эта чиво ищо за такое? – заметался Нияз вдоль платформы. Из его груди вырывался тяжелый свист. Вены на шее
