Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Я обращусь к адвокату! – всплеснула руками отчаявшаяся Шимрит. – Я не допущу, чтобы на моей дочери ставили крест на всю жизнь. Что это значит: личный интерес директора? Должностное лицо против молоденькой девушки! Позор какой! Я добьюсь справедливости, пусть даже через суд! Я обязательно что-нибудь предприму!
– К какому же адвокату мы обратимся? – возразила учительница. – Уж не к господам ли Села?
– А хоть бы и к ним! Ведь они тоже во многом несут ответственность за мою дочь! И потом, они так помогли нам с этой лечебницей!
– Что значит какая-то крупная сумма для таких состоятельных людей? – воскликнула Дана. – Будем смотреть правде в глаза, Шимрит. Да, они помогли с деньгами, но тут – совсем другое дело, гораздо более щекотливое для них, и, главным образом, для Шахара.
– Тогда я обращусь к любому адвокату, – решила Шимрит. – Меня ничто не остановит!
Выкрикнув это, она закрыла покрасневшее лицо дрожащими руками и замерла в этой позе. Рики протянула ей стакан воды, и бедная мать опорожнила его залпом.
Ее вид напоминал вид раненой волчицы, готовой на все ради своего детеныша. Но, к сожалению, эта женщина не была волчицей, и ее крики, в сущности, говорили о глубоком бессилии перед ситуацией. Ясно это было и Рики и Шарон, которые красноречиво переглядывались. Наконец, последняя произнесла:
– Нет, не то. Жаль усилий и времени. И потом, Дана права: такие попытки вызовут обратную реакцию и у директора, и у родителей молодого человека, которого любила Галь. Они ни за что не захотят понести ответственность за ее возвращение в школу, поскольку это еще раз запятнает их сына и обяжет его по отношению к Галь. А у нас нет никакого представления о том, что он сейчас к ней испытывает. Здесь нужно другое: учреждение против учреждения. Наш пансионат должен лично ходатайствовать за Галь перед школой.
– Это – беспрецедентный шаг, – подчеркнула Рики.
Дана Лев погрузилась в раздумья. Мало было с ее начальницы уголовного расследования, так еще ей был уготован визит из наркологическиой лечебницы! Дать правдивые показания – одно дело, но совсем другое – изменить свое отношение к ученице, вызывающей личную неприязнь, да еще под давлением другого учреждения.
– Позвольте, я попробую прежде переговорить с ней, – предложила она. – Может быть, я даже заступлюсь за Галь на педсовете. Сторонники в этом деле не помешают.
– Попробуйте, – согласилась Рики, – но не тяните, чтобы мы сумели вовремя вмешаться, если потребуется.
– И предупредите меня, чтоб я тоже при этом присутствовала, – сдавленным голосом сказала Шимрит, опорожняя уже второй стакан воды. – Может быть, эта ведьма сжалится над горем матери.
На том они и порешили, и обменялись телефонами. И, когда Галь снова присоединилась к ним, ей, конечно, не передали всего разговора, но заверили ее, что один выход есть, и что они будут бороться. То, что требовалось от нее, это набраться терпения и быть упорной в своем желании сдать экзамены.
Убедили ли девушку заверения консультантов и классной руководительницы? Сложно сказать. Ощущение недосказанности и ненавистной ей неопределенности остались, хотя она немного приободрилась. Прощальные поцелуи и объятия мамы и Даны Лев вселили в нее, вместе со вкусом горечи, некоторую надежду. Когда же они уехали, Галь весь день проходила сама не своя, то ли от сомнений, в том, что все получится, то ли от предвкушения новой страницы своей жизни. Во всяком случае, на кружок в тот вечер она не пошла, съела за ужином очень мало, а на ночь попросила успокоительного.
Рики испугалась, что сделала ошибку, разрешив девушке эту встречу, но постаралась убедить себя, что предотвратить ее было невозможно. И потом, не привела бы Галь ее затаенная мечта о возвращении в школу к новому нервному срыву? Лучше было попытаться осуществить ее сейчас, пока она была еще под их контролем, и, на худой конец, разбираться с последствиями.
Дана Лев сдержала обещание, и замолвила за Галь слово на ближайшем собрании, в присутствии директора, завуча и всех сотрудников. Она откровенно описала ситуацию, теперешнее физическое и душевное состояние своей бывшей ученицы, подчеркнула, насколько важно для нее вернуться в школу, и попросила о содействии. Но на сей раз она своего не добилась. Более того: вопреки ожидаемым прениям, собрание встретило ее речь смущенным молчанием. Среди других учителей раздалось несколько покашливаний, вздохов, поерзываний на стульях, но никто не высказал поддержки. Завуч строго потупила взгляд.
Директор же настойчиво смотрела на руководительницу самого отъявленного во всей школе класса, и, поскольку та не опускала глаз, сухо и негодующе произнесла:
– Вы педагог, госпожа Лев, педагог с долгим стажем, и занимаете в этой школе значительное положение. Вот и скажите, разве здесь место наркоманке? Разве вы не знаете, какой отбор проводим мы среди потенциальных учеников перед их записью к нам? Понимаете ли, какой огромный ущерб был нанесен нам из-за всей этой передряги? Как мы выглядим перед министерством? И чтобы теперь я, директор, создала такой опасный для престижа школы прецедент, как вернула сюда выпавшую из обоймы ученицу с нарушенной психикой, чье дело находится в полицейском участке и ждет рассмотрения суда, а сама она – в закрытом медицинском учреждении? Никогда! И коллеги со мной согласятся.
Дана Лев не разочаровывалась. Она ожидала подобной реакции со стороны своей начальницы. Но молчание прочих членов собрания вызвало в ней протест. Что они понимали, эти считающие себя важными персоны, поопределявшие в эту школу своих отпрысков и племянников? А ведь они, совсем недавно, жертвовали бедняжке деньги! Впрочем, тот сбор был анонимным, в то время, как сейчас требовалось открыто высказать свое мнение, наперекор директорскому слову.
– Что касается тщательного отбора учащихся, – громко обратилась она ко всем, – то тут, все равно, не обходится без, мягко говоря, недосмотров. Кстати, два, или больше – как уж тут узнать? – образчиков такого недосмотра, как всем известно, попали именно в мой класс.
– Именно поэтому они сейчас находятся в тюрьме, – перебили ее.
– Но Галь, в любом случае, никогда не была недосмотром, – невозмутимо продолжила Дана. – Кто угодно, только не она! С ней случилась настоящая трагедия. Почему бы вам, вместо того, чтоб вешать на бедную девочку ярлыки, не подумать, где же вы – да, вы сами – были тогда, когда она скатывалась в пропасть? Ведь все же было так наглядно! Вспомните, как ее коллажи украшали коридоры, как она украшала собой каждое мероприятие, проверьте ее прошлые оценки. Как можно было не обратить никакого внимания на деградацию такой ученицы, не показать себя по отношению к ней настоящими авторитетами? Я сожалею о том, что тоже прозрела поздно, но сейчас – именно сейчас, когда Галь нуждается в моей настоящей помощи, делаю для нее
