После завтрака - Дефне Суман
Я снова – на этот раз со злостью – вспомнил новогоднюю вечеринку двухлетней давности. И тогда, и сейчас она ждала от меня одного и того же. Я должен был сделать вид, что не заметил нетерпеливо-похотливых взглядов того ублюдка с лошадиным лицом, что ждал Нур за балконной дверью, спрятавшись за шторами; мне надлежало немедленно простить ее и отпустить с миром. Но и этого было мало. Я должен был сделать это по собственному желанию. Я должен был мечтать об интрижках типа той, что тем же вечером приведет меня в объятия чернявой, тощей и пьяной в зюзю девицы. Я должен был изумиться богатству открывающихся передо мной возможностей и с радостью принять предложение Нур остаться друзьями. Только тогда она могла бы расстаться со мной без угрызений совести. Но я промолчал. Молчал я и сейчас. Мое молчание мучило ее. Ну и пусть.
Постояв немного в тишине, я вручил Нур собачий поводок и вышел из дома. Она что-то пробормотала мне вслед. Я не обернулся. Она ничуть не изменилась. Я обманывал сам себя. Хлюпая ботинками по снегу, я пошел в сторону делового центра Левента. На шоссе залез в автобус и вернулся к себе в Куртулуш[29]. В конце концов, меня ждала мама. По-свински я поступил, оставив ее одну в новогоднюю ночь.
10
Расставшись с Бураком у входа на кухню, я поднялась в свою комнату. Сердце все еще бешено колотилось после стычки у стоянки фаэтонов и поездки с Бураком на велосипеде, когда мы оказались так близко друг к другу. Эх, надо было прижаться щекой к его потной спине или к затылку, что ли. Я мерила шагами пространство между кроватью и окном. Посмотрела на свою одежду, которую Садык-уста аккуратно сложил и оставил на диване: джемпер, футболки… Все вещи такие глупые, детские. Потом взгляд скользнул по гитаре, стоявшей у стены за дверью. Вот какая я молодец: притащила на пароходе огромную акустическую гитару и даже не достала ее из чехла. Мне стало грустно. Я ведь собиралась сочинять песни. На тумбочке у изголовья стоял стакан воды; я выпила его и подошла к окну. По улице вниз в обнимку весело шагала парочка. Улица наша упирается в старый лодочный сарай – это уединенная мрачная постройка, при взгляде на которую сразу думаешь, что там, должно быть, творятся какие-то гнусные дела. Ни разу не видела, чтобы туда затаскивали лодку. Туристы этого не знают, думают, что дорога ведет к пляжу, и, спустившись вниз, в удивлении останавливаются.
Да, теперь мне нужно хорошенько подумать и составить какой-то план. Бураку-то я соврала. Сказала, что у меня появилась идея, но на самом деле никакой идеи нет. Надо придумать следующий ход, а в голове – пусто. Зато тело переполнено. Сердце колотится, пульс зашкаливает, кровь бьется в висках. Грудная клетка вздымается от частого дыхания. Селезенку колет, как будто я бегала. А я не бегала. Ехала на велосипеде, но педали не крутила. Педали крутил Бурак, а я сидела сзади. Его спина прижималась ко мне. К моей груди. То же самое делали ребята из лицея, когда мы катались в луна-парке на том большом аттракционе, где надо садиться по двое, один спереди, другой сзади, и он потом начинает с дикой скоростью вращаться. Это мне не нравилось. Разумеется, вперед я ни за что не садилась: если сядешь перед ними, они обхватывают тебя руками – якобы для того, чтобы ты не упала. «Ой, слишком высоко обхватил? Извини, не заметил!» А сядешь сзади, трутся спиной. Придурки, что с них взять.
Бурак не такой. А если не такой, то какой? Не знаю. Во-первых, он взрослый. Грудью его не удивишь, навидался. Если захочет прикоснуться ко мне спиной – прикоснется. Так он и сделал. Или не сделал. Ладно…
Я отошла от окна, сняла тапочки, забралась на кровать и уселась по-турецки. Садык-уста заправил покрывало как следует, ни морщинки не осталось. Теперь надо сконцентрироваться на стоящем перед нами вопросе: где мой отец. Куда же он мог уехать? Если принять во внимание, что из дома он ушел ночью и взял с собой рюкзак. Нет, в самом деле, куда? Я почувствовала легкое беспокойство. В последнее время отец увлекся йогой, духовными учениями, семейной терапией и стал непохож сам на себя. Может, позвонить маме? Но тогда не получится играть с Бураком в детективов! К тому же мама сейчас в горах, проходит обучение на инструктора по йоге, в такой глуши, что там и телефон-то не ловит. Отец и вчера за завтраком вел себя странно. Если не знать папу, можно было бы подумать, что он под мухой. Прицепился к одной теме и никак не хотел с нее слезать. Ни на меня, ни на тетю даже не смотрел. На Садыка тоже, но его за столом и не было. Не было и бабули. Может быть, она потом явилась, когда я уже вышла. Все меня достали. У папы была одна забота: заинтересовать Бурака своей идеей. Для него в тот момент существовал только Бурак Гёкче.
Вечером, когда мы с тетей и Бураком пошли пить вино на причал, папа давно уже удалился в свою комнату. Так что же случилось за завтраком? Я разозлилась, потому что на меня не обращали внимания. А что еще? Садык-уста накрыл роскошный стол. Можно было подумать, что нас не четверо, а четырнадцать и мы не собираемся вставать из-за стола до вечера. Такое вот великое торжество. Праздник, прабабушкин день рождения и, конечно, визит Бурака.
На кухне заваривался чай. Термос был наполнен свежим кофе, только что из кофеварки. В корзинке громоздилась целая башня из свежайшего белого хлеба. Кроме того, Садык-уста разыскал любимый хлеб тети Нур, пшеничный цельнозерновой по-деревенски на кислом тесте[30], и чуток его подрумянил, именно так, как любит тетя. Естественно, деревенский хлеб
