Под красной крышей - Юлия Александровна Лавряшина
– Со мной не может. Я сплю не как сурок, можешь не беспокоиться.
Яна расстраивалась: «Как по-другому навести ее на мысль, что с ней в постели должен быть мужчина, а не ребенок? Почему она не пытается даже бороться за него? Ни разу не показала Пуську… Может, он и не знает даже?! А ведь если бы увидел хоть раз…»
Наедине с собой она проигрывала сцену возможного свидания. Накидывала белый Ульянин халат, «открывала» дверь: «Это ты? Боже мой, я думала, ты уже никогда не придешь…» – «Я не мог не прийти. Ведь для меня ты – единственная женщина, которая стоит того, чтобы посвятить ей жизнь».
Янка отдавала себе отчет, что последние слова произносит и от своего имени тоже. Уж если подарить кому-то свою серенькую и пустую жизнь, так только такому человеку, как Ульяна. Другой вопрос: зачем ей эта серая пустота? Хотя есть зачем! Чтобы нашлось куда перелить все то яркое, бурлящее, чего в ней в избытке.
В другой раз воображаемая сцена углублялась его словами о том неведомом ангеле-хранителе, что вернул их друг другу. Янка улыбалась и чуть заметно покачивалась под звучащие только для нее мелодии небесных сфер. А опускаясь на землю, снова начинала мучиться вопросом: как же осуществить эту миссию, которой жаждала ее душа? Каким образом хотя бы узнать – кто этот человек, о котором Ульяна не хочет даже говорить?
…Мать следила за ее внутренними терзаниями, отчетливо проступающими на лице, с возрастающим ужасом. Что-то там не так с этой артисткой… Нужно вытаскивать Янку из этого вертепа, пока она сама в подоле не притащила. Радости в возможности обзавестись внучкой Нина Матвеевна не находила. От дочери бы когда-нибудь отдохнуть… Вот только что-то не видно желающих взвалить вместо нее этот крест. Хотя вроде ничего девчонка, симпатичненькая. Малость тронутая, конечно, раз в артистки подалась, но там ведь ничего не вышло, значит, еще есть шанс…
– Я тебе настоящую работу нашла! – решив, что надо застать дочь врасплох, объявила она, когда Янка только проснулась.
С вечера говорить об этом не стала, чтобы за ночь Яна не набралась духа отказаться. А вот такую, тепленькую, еще можно уговорить…
Но дочь дернулась, как ужаленная:
– Какую еще работу? Я просила? У меня есть работа. И я не собираюсь ее менять.
– Так в услужении и проведешь лучшие годы? – сразу вскипела мать. – Что за радость чужие горшки чистить?
– За таким ребенком не грех и почистить.
Янка припала к толстобокой чашке с кофе, который пила только дома, чтобы не дразнить Ульяну, все еще кормившую дочку грудью. До беременности та была столь отчаянной кофеманкой, что, не глотнув, ни глаз не могла разлепить, ни разговаривать. А потом, сама говорила, будто отшибло охоту… Ее бабушка так бросила курить – в один миг, когда дед умер. Без него ничего не хотелось.
– Менеджером по продажам, – взяв себя в руки, сказала Нина Матвеевна. – Солидная фирма, я узнавала. Оклад хороший. И соцпакет, между прочим. А у своей артистки ты ведь пенсию не заработаешь!
– Может, я еще не доживу до пенсии…
Мать испугалась:
– Что болтаешь?! Не доживет она… У нас в роду все больше семидесяти протянули.
Янка оторвалась от чашки:
– Зачем?
– Что еще значит – зачем?
– Ну, зачем жить так долго? Что в этой жизни такого хорошего? У тебя, например? У меня…
– Да как это, что хорошего? – беспомощно возмутилась Нина Матвеевна. – А что плохого-то?
«Я – не мужчина, вот что плохо. Я никогда не сделаю Ульяну счастливой, хоть в лепешку разбейся! – Яна смотрела на бурый остаток в чашке и не понимала, как нужно с ним поступить. – А ведь где-то существует тот, кому это проще простого. Всего лишь прийти и остаться. Как можно не хотеть этого, если речь идет об Ульяне Соколовской?!»
Испуганно встрепенувшись под руками матери, неожиданно опустившимися ей на плечи, Яна запрокинула голову:
– Да нет, мам, все хорошо!
– Замуж тебе надо, – тихо сказала мать. – И от своей артистки подальше держаться, и от меня. Собственную жизнь пора устраивать, а не о чужой заботиться.
– А у меня нет никакой собственной жизни.
Она подалась вперед, чтобы выскользнуть, не оттолкнув, отошла к раковине, сполоснула чашку и подумала, взявшись за влажное с самого утра хлопковое полотенце: «Вот это и есть моя жизнь. Помыть, просушить, вытереть… Повеситься можно. Но если это делаешь для такого человека, как Ульяна, то все наполняется смыслом. Как же мама не понимает, что более значительного человека в моей жизни не было и быть не может? Или она таким образом сопротивляется тому, чтобы признать собственную серость? Незначительность…»
– Мы уже сто раз говорили с тобой обо всем этом. – Яна улыбнулась и почувствовала, что это вышло невесело.
– Чем она так пленила тебя? Не пойму я. Как будто дурману каждый раз на тебя напускает эта Ульяна твоя!
– Она не моя. И ничья. Такая красота может принадлежать только Богу.
Широкое и скуластое лицо Нины Матвеевны обиженно сморщилось:
– Как-то ты странно говоришь о ее красоте…
– Ничего странного. Как и положено о красоте – с восторгом и замиранием. – Янка усмехнулась, надеясь, что это позволит матери расслабиться.
Но та, звякнув крышкой сахарницы, вздохнула:
– Хоть бы эта артисточка сама замуж вышла, что ли. Может, тогда от нее отлепишься. От кого она родила-то? Он женат, поди?
– Откуда я знаю, мама!
– А то трудно узнать! Сплетники-то что говорят?
Яна швырнула полотенце:
– Ну, мама! Еще не хватало сплетников слушать!
– Тебя же никто не заставляет им поддакивать, а послушать-то можно, не убудет от тебя.
– От тебя, может, и не убудет, – перестав жалеть ее, процедила Янка. – А я не собираюсь…
– Да и ладно! – перебила ее мать. – Ты за телефон заплатишь? Я по нему и не разговариваю.
* * *
В голосе неподдельный ужас:
– Ульяна, ты же поцарапаешь руки!
– Господи, да ничего не случится с моими руками! Я же не арфистка, в самом деле.
Ей вдруг захотелось оттолкнуть Янку, пытавшуюся отобрать у нее сухую ветку, которую Ульяна ломала на части, собираясь сложить костер. Как подозревала, последний в этом году. Что-то в этот момент уже сухо чиркнуло и вспыхнуло неприязнью, чего нянька, конечно, не заметила, ведь Ульяна не позволила этому новому вырваться наружу.
«С чего вдруг? – удивилась она сама себе. – Эта девочка всего лишь пытается заботиться и обо мне тоже. Не понимает, что докучлива, но нельзя же ненавидеть за глупость… Главное, Пуську она действительно любит. Ни за что не обидит.
