Лахезис - Юлий Анатольевич Дубов
У них на этом уроке была самостоятельная работа по алгебре, а у нас заболела историчка, поэтому мы просто сидели в классе и ничего не делали, ждали, пока звонок. Вот нас с Фролычем, как Соболевских соседей, попросили проводить его домой. А то он совсем уже помирал от этой буфетной картошки.
Ну, мы, понятное дело, обрадовались, потому что обратно в школу уже можно было не приходить, и поволокли Соболя домой. Мы уже во двор заходили, как смотрю — Фролыч побледнел и начал ртом воздух хватать, я сразу понял, что у него приступ. И у меня тут же светомузыка в голове началась, да так, как никогда еще не было. Такое ощущение было, будто все внутренности у меня пустые, и в них что-то медленно вползает, как будто насосом накачивают меня, и всего меня от этого накачивания просто раздувает. Не больно было, а очень страшно, и, чем дальше в меня это вползало, тем страшнее становилось.
Тут уж нам не до Соболя стало, самим бы доползти. А он увидел, что с нами что-то не так, испугался, и от этого испуга все его желудочное недомогание улетучилось мгновенно. Теперь уже не мы его волокли под руки, а он вместе со мной тащил и Фролыча, и наши портфели. Мы ведь особо не дружили, поэтому он Фролыча в приступе не видел никогда и здорово сдрейфил. Помог мне доставить Фролыча домой и тут же сбежал.
Настя дома была и сразу стала звонить маме Фролыча на работу и врачу. Ей так приказано было — если приступ, то сразу бить тревогу. А Фролыч лег на диван и затих. Я сижу рядом и держу стакан воды, на случай если он пить захочет.
А музыка гремит, и змей многоголовый медленно ползет по моим кишкам и кровеносным сосудам.
С полчаса, наверное, прошло, Фролыч немного в себя пришел и говорит:
— В туалет хочу. Проводи.
Я его взял под руку, и мы вышли в коридор. Тут как раз и позвонили в дверь.
Мы с Фролычем стоим в коридоре, а Настя говорит кому-то за дверью:
— Да иди ты, милок, не до проверок нам сейчас — у нас мальчик заболел. Ты завтра заходи.
И хлопнула входной дверью прямо перед носом у того, кто там стоял. Но я его все равно успел увидеть. Он был не очень высокий, метр семьдесят — не больше, в телогрейке и меховой шапке, а в руке у него был черный чемоданчик под кожу с металлическими уголками.
Я отвел Фролыча в туалет, постоял рядом, пока он писал, воду спустил и отвел его обратно в комнату. Туг меня Настя позвала.
— Чаю хочешь? — говорит. — С печеньем. Пойдем на кухню.
У них всегда чайник, чтобы не остывал, накрывался такой куклой, бабой-чаевницей, в цветастом платье, кокошнике и с румянцем во все лицо. В руках баба держала самовар из папье-маше.
— Это кто приходил? — спросил я у Насти, усаживаясь за стол.
— Газовщик. Газ проверять? А чего тут проверять-то… В прошлом месяце проверяли, теперь вот опять пришел. Ходят, ходят, работать некому, все только ходят.
Тут я вспомнил, что мать как раз собиралась вызывать газовщика, потому что ей не нравилось, как работает духовка. А дома у нас сейчас никого нет, и он уйдет, а духовка так и останется плохо работающей. Я выглянул на лестницу, а там уже никого — он, наверное, звонил-звонил к нам в дверь, да и ушел, не дождавшись.
Вернулся на кухню, и сели мы с Настей пить чай с печеньем. Я, правда, печенья ни кусочка съесть не мог, потому что у меня все внутренности были забиты тем, что туда вползало медленно, да и чай-то еле осилил. Тут меня просто прошиб пот, полилось все со лба и по лицу, и даже китель школьный начал намокать.
— Ты что это? — всполошилась Настя. — Плохо тебе? Давай доктора попросим тебя посмотреть, он уже сейчас будет.
Но я от доктора отказался. Я ей соврал, что у меня вроде от чая всегда так бывает; она не поверила, но приставать перестала, только поглядывала на меня с сомнением. А мне так плохо было, что я даже подумал, будто помираю. Только и хотелось, что добраться до дивана дома, лечь, накрыться подушкой, и чтобы никто меня не видел и не слышал. Я зашел к Фролычу в комнату, чтобы свой портфель забрать, гляжу — он, похоже, задремал. Ну и ладно. К вечеру нормальный будет.
Только на лестнице уже сообразил, какая получилась дурацкая накладка. Этот Соболь так перепугался, увидев Фролыча в приступе, что мой портфель схватил. Вот ведь зараза! Одна надежда, что он все еще животом мается, а то если удрал куда-нибудь, то мне придется к нему еще раз тащиться, потому что все тетради и учебники в портфеле, а без них я никакие домашние задания сделать не смогу.
И вот как раз, как я подошел к соседнему подъезду, дверь открывается и выходит тот самый газовщик. Только теперь он был в темных очках от солнца, и от него просто на километр воняло одеколоном. Я этот запах до сих пор где угодно распознаю и при любой концентрации, потому что сколько помню себя — батя всегда только «Шипром» и мазался после бритья.
Я, хоть и совсем был уже на пределе, но в голове сидело про духовку, вот я ему и говорю:
— Вы — газовщик?
Он вроде как дернулся от этого моего вопроса и сперва даже отскочил от подъезда, а потом вернулся обратно, взял меня за плечо и говорит:
— Я — газовщик. Пойдем, мальчик, я у тебя дома газ проверю.
Мне это все здорово не понравилось. И то, что глаз у него за этими очками не видно было, и как он меня держал (потом, вечером, синяк обнаружился на плече). И акцент. Нерусский акцент. Отец на праздниках, когда тосты говорил, такой же примерно акцент изображал.
Но вот не понравилось, а все равно никак
