Свистопляска - Игорь Фомин
– Жесть! – оценил Фил и рванул за дружком…
Николай скинул стоптанные башмаки. Запустил ноги в речную воду. Обдало свежим ветерком. Ах ты, ёлки-зелёные! Захотелось вот так вот стоять и дышать – глубоко, с чувством. Ни о чём не думать. Или думать о хорошем. Мечтать. Всю жизнь он мечтал о сыне. Пришёл бы он сейчас, скажем, на побывку. Нет, лучше совсем пришёл, демобилизовался. Пока мать там гостей созывает да стол накрывает, они бы сюда, к воде. Здесь также тихо, хорошо. В душе у каждого сотня вопросов друг к дружке, но не торопятся, молчат, а куда торопиться? Николай достанет «беломорину», разомнёт маленько в пальцах.
– Сегодня, чего-то не спалось, всё ворочался… – начнёт он издалека беседу.
– Да я сам пока в вагоне ехал, искрутился.
– А Ленка твоя давеча пирогов нам нанесла. Дожидается. Небось и сам как на иголках? – улыбнётся отец.
– Есть маленько – улыбнётся сын.
А потом как дадут до того берега, до самой Рябиновки…
Николай вздохнул. Эх, жизнь…Почему-то у воды душа не рвалась в клочья, как дома, в избе. Была тихая грусть о непрожитом. Вспомнились слова из песни:
Ещё не скоро молодость,
Да с нами распрощается,
Люби, покуда любится,
Встречай, пока встречается.
Николай задумался, смахнул накатившую слезу. Ёлки, чего-то совсем раскис. А ну-ка, водные процедуры! Скинул с себя одежду, размял ноги и – в реку. Нырнул-вынырнул. В своё время, Николай частенько плавал «на расстояния». Соберутся, бывало, на островах с Витькой Желудковым, Лёшкой Сытиным и на спор: кто быстрее до старой пристани дочешет. С проигравших – уха наваристая, да анекдоты под «беленькую». У кого с анекдотами туго, можно про баб случаи рассказывать. Смешные и вообще. По этой части славился Витька. Все его истории начинались так:
– Помню, рванул однажды в город. Иду, значит, гуляю. Вижу – краля одна топает. Ноги хоть в райком, на трибуну ставь. Ага, думаю, интересный случай вырисовывается…
Короче, Витька всегда просыпался в чужой постели. Чего-то там «не хотели его отпускать, заманивали», а он потом «скрывался от алиментов». Врал интересно. Мужики любили послушать. Иногда чтобы подзадорить на новую историю, спрашивали, как бы невзначай: «Витёк, так сколько у тебя баб-то было?».
Тело охватила истома. Николай набрал воздуха в лёгкие и поплыл назад.
А вот он интересно рассказывать никогда не умел. Пригласили его однажды пионеры к себе на урок. Учительница просила поведать о своей жизни, как в колхозе трудился, как орден получал. Вышел Николай к доске, да…онемел. Ребятишки смотрят, ждут, уже и в ладоши хлопали. А он как бурёнка, тоже глядит на них, но сказать ничего не может. Волнение какое-то напало дурацкое. Мать вспомнил. Пронеслось тогда в голове: жаль не дожила, не увидит, как пионеры его слушают. На глаза слёзы навернулись. Стоит, молчит. Уже матом себя крыл – не помогает. И тут, в тишине, одна девочка вдруг засмеялась. Николай словно из оцепенения вышел, взглянул на неё и тоже прыснул. За ним – весь класс с учительницей. Потом Николай предложил:
– А давайте, я вам нарисую, как комбайн устроен?
– Рисуйте…– махнула рукой учительница.
Вода хорошо прогрелась за утро. Солнце жарило – дай Бог. Николай вышел на бережок, разлёгся на травке. Опять жадно глотал речной воздух. И курева никакого не надо. Хорошо бы вообще бросить. Пробовал сто раз – ни черта не выходит! День крепится, другой. Желание отгоняет, белый свет не мил. А потом плюнет, сделает самокрутку, да как затянется. Ох ты, ах ты! До чего же приставучая зараза!
Под эти мысли Николай задремал. «Не сгореть бы…» – ещё подумал, нащупывая рубаху.
Но вскоре проснулся. Показалось, будто за плечо дёрнули. Полез в башмак, достал из нутра часы. Хо-хо, полтора часа загорал. Будет сачковать. Николай подошёл к реке, ополоснул лицо, и тут вдруг почувствовал запах гари. Обернулся. Из-за пригорка валил густой дым. Не помня себя, кинулся к дому. Выскочил на дорогу, и сердце сжали чьи-то ручища. Не поверил. Глаза старые, всякое может привидеться. Чужими ногами добрёл до места. Сухо и зло трещало дерево, объятое огнём. За домом пылала баня. Вокруг-ни души. По щекам побежали слёзы. Николай кинулся к колодцу и тут же отпрянул. Обдало жаром, как из печки. Тогда стал рыть пальцами землю и кидать горстями в пекло. Земля больно вонзалась под ногти, но он не чувствовал…
Дознаватель райотдела Шамов рисовал в блокноте стихийную композицию, состоявшую из рваных, изломанных фигур. Начал с большого треугольника, на него принялся громоздить всякую всячину. Получалось вроде башни. Ручка нервно выводила психоделический натюрморт. Чтобы придать этой белиберде хоть какой-то смысл, Шамов подписал внизу: «Las Vegass». Бросил ручку, встал к окну и закурил.
Сегодня у него был день рождения. Двадцать восемь. Вечером ждали дома, намечалось застолье. Жена обещала удивить каким-то блюдом. Интересно, чем? Окорочка в майонезе что ли сделает? Неплохо бы. Страшно захотелось опрокинуть рюмку, закусить «крабовым». Для начала. Шамов опять сел за стол и стал разглядывать абстракцию. Бред собачий…Сегодня надо пораньше смыться.
В органы Шамов пришёл после юридического. В старших классах загорелся мечтой стать адвокатом. Насмотрелся тогда американских триллеров. Хотел иметь шикарные апартаменты, кувыркаться с сексуальными клиентками, и громить в суде тупорылых прокуроров, спасая невиновных. Всё казалось просто. Главное – поступить на юрфак. А поступить было сложно, конкурс – 20 человек на место (коммерческих вузов в те годы у них ещё не открыли). Народ быстро почуял, кто гребёт деньги в капиталистическом обществе.
– Даже не суйся! – сказал ему отец.
Он сам работал на машиностроительном заводе, в должности начальника ПТО (производственно-технического отдела). В родне, состоящей из работяг, считался чуть ли не министром. «В люди Михаил выбился» – говорили родственники. Однако во внешнем мире отец был такой же нуль, как остальные Шамовы. И помочь с поступлением не смог. А ведь по пьяни хвастался знакомствами, связями. Как дошло до дела – спёкся.
Выручила мать. Она была зав.отделением в детской поликлинике. Знала некоего Потапова, который курировал в мэрии строительный департамент. Кого-то она у него лечила. Потапов свёл её с братом декана юрфака. Короче, всё устроилось. Сколько родители тогда выложили, он не интересовался.
Учился, получил диплом. Потом тыкался в разные конторы. Но там уже кто-то сидел на его месте. И здесь без хорошего «толкача» было не пролезть. Люди посоветовали – начни с органов, изучи всю изнанку, наберись опыта. А когда будешь знать все ходы и выходы – с руками, ногами оторвут. И вот он уже четыре года как в полиции. За это время его юношеский романтизм поутих. Насмотрелся на этих адвокатов. Шестёрки…И чем круче клиент, тем крепче поводок. Бегаешь как савраска. А здесь, в
