Свистопляска - Игорь Фомин
– Вы обилечены?
Шамов усмехнулся, не спеша вынул красные корочки.
– Ой, простите, молодой человек.
– Да всё нормально!
Вдруг на остановке залетает орава гопников. Стоят бухие, с пивными банками, понтуются. Проезд оплачивать, естественно, не собираются. Один начал клеить контролёршу. Ржёт на весь автобус. Саша Белый, мля. Шамов срывается, тычет корочку ему в рожу: «Слушай, ты, мудак, сейчас берёшь своих отморозков и валишь на хрен. Если мне ещё раз попадёшься, так разделаю – папа, мама не узнает». Вау! Это было что-то. Пассажиры едва не захлопали. Одна тётка даже прослезилась. А контролёрша «поплыла». Бери за ручку и веди в постельку. Жаль, мобильный не спросил. Сидел весь такой герой. Переиграл малость.
Поначалу его занимали эти игры в «крутого полицейского». Чувствовал себя избранным. Девочки строили глазки, кокетничали. Особенно, если при полном параде гарцуешь. Но ему же, супермену общественного транспорта начальство устраивало периодические головомойки. Сослуживцы фамильярничали, по-свойски подкалывали. В отделе он был как все. Обычный «летёха», у которого коллеги стреляют сигареты. Ни лучше, ни хуже остальных. Шамов. Нуль, пешка, Вася Пупкин. Разве это власть?
А зарплата? Любой занюханный коммерс получает в разы больше. Жена тоже бюджетница, учитель географии в школе. Живут от зарплаты до зарплаты. Скандалят, когда с деньгами напряги. А сосед-водила евроремонт себе в хате отгрохал. А ведь судимый, гнида. Сволочная житуха. Даже если не брать барыг, простые работяги больше имеют, чем он. Сверхурочные всякие, премиальные, где-то шабашат. Нервов – никаких. Нажимай свои кнопки, да кури. Отпахал восемь часов – со спокойной душой иди домой. Водку жри или бабу тискай – выбор за тобой. А у него, у Шамова, что? Один алкаш порежет другого, тебя среди ночи дёргают из тёплой постели. Надо, Шамов, надо!
С карьерой – полная хрень. Одни погоны чуть ли не каждый год меняют, на «бэхах» разъезжают, другие – разгребают всякое дерьмо и добираются до работы общественным транспортом. Ладно, хоть бесплатно. Пока.
Чтобы отвлечься от депрессивных мыслей, которые всё чаще давили на психику, Шамов стал читать заявление старика-погорельца. Через пятнадцать минут он должен сюда нагрянуть. Здесь дело ясное, беседа не затянется и можно пораньше улизнуть. «Заява» – лажовая, дураку понятно. «Всю жизнь работал в поле, на комбайне…Ага, ещё про доску почёта напиши!…Имею орден за заслуги…И чё? При коммунистах всем давали ордена, грамоты, только ходи на демонстрации, носи лозунги…Растил хлеб…На кой хрен это-то писать? Чё за народ! Можно подумать всё на халяву делал. Зашибал ведь, мама не горюй! Комбайнёр…».
Шамову расхотелось перечитывать чужое нытьё. Своих проблем – докуче. Он взглянул на часы. Сейчас припрётся. Пенсионеры не опаздывают, старая закалка. И тут в дверь постучали.
– Входите – крикнул Шамов.
– Здравствуйте, я – Кречетов.
– Да, да…Проходите, садитесь.
– Дом у меня сожгли.
Шамов заранее сделал обреченный вид, чтобы старик не питал никаких иллюзий.
– Читал. А с чего вы взяли что ваш дом сожгли?
– То есть как это, я ж написал?
– Ну вот так. На чём построены ваши обвинения? Вы, что видели кого-то? Можете свидетелей представить, улики?
– Да я ж говорю, купался я. Выбрали момент, проследили. Они в этих делах умнее нас с вами. Ворьё. Как приехали, мы сразу сцепились. Хотели солдатский памятник на металлолом пустить…
– Вот вы сейчас о чём вообще говорите? – Шамов начал раздражаться. – Я вас прошу привести доказательства. У вас, судя по всему, их нет. Пожарных вы не вызывали, милицию тоже. Из всех улик-куча пепла. Но это не улика. Одни домыслы и соседские разборки. Что прикажете суду предъявлять?
– Откуда ж я знаю? Вы же милиция. Следы, наверное, должны быть. Собак привезите у которых нюх поострее.
– Ну да, собак привезите, кошек – ухмыльнулся Шамов. – Вы сколько землю пашете?
– Я? С малолетства.
– Ну?
– Что?
– Вам нужны мои советы по колхозной части? Нет. Зачем же вы мне советы даёте? Думаете, здесь дураки сидят, без вас не разберутся.
– Дык, разбирайтесь. Я что, против?
– А я оснований не вижу для заведения дела. В лучшем случае, ещё один «глухарь» на себя повесим. С вас как с гуся вода, а нам – выволочка от начальства. Да и вообще, будем откровенны. Маленько вы тогда приняли? Было дело?
– Это врёшь. Двадцать лет уже не прикасаюсь.
– Ну допустим. Просто заработались, зашвырнули окурок куда попало. Чисто по – русски. А потом на реку пошли освежиться. И вышло, что вышло. Дальше «соображалка» заработала. Дом не застрахован, материальный ущерб никто не возместит. Если представить всё как поджог и повесить на пацаньё, с которым у вас напряги, можно кое-что поиметь. Прилетает наряд, их за шкварник в милицию. Родители, естественно, к вам: «Помогите, заберите своё заявление. Они у нас единственные-любимые, а им срок светит». Вы называете сумму. Детишки выходят на свободу к папе, маме. Вы покупаете новый дом в нормальном месте, подальше отсюда. Что ж, чисто по-человечески я могу вас понять. Каждый выживает, как может.
– Дааа, зря я сюда притащился. Думал, помогут…Старый дурак. Да и что за беда – домишко сгорел, халупа. Чё мараться-то?
Шамов облегченно вздохнул. Разговор получился даже короче, чем он ожидал. Снова мелькнула мысль о «крабовом» и рюмахе водки. Каждому – своё.
Николай вышел из отделения в чужой вечерний город. Идти ему было некуда.
Ночь после пожара он провёл в заброшенном доме деда Семёна. Из всей одежды осталась лишь та, в которой пошёл тогда на реку: рубаха, трико да башмаки. Нашёл в избе какую-то спецовку, тёртую-перетёртую. Расстелил на лавке, прилёг. Голова раскалывалась. Ещё утром у него были дом, сад, пасека. Во дворе играл Тимоха. Огонь унёс не только родное существо, но и память – фотокарточки Лиды, матери, друзей. В той же шкатулке лежали медали, его и деда Семёна. Были кое-какие сбережения, собирался покупать новый велосипед. А теперь – никого, ничего. Только едкий дым, пропитавший всё нутро, да перед глазами пламя мечется.
Тогда, на пожаре, он схватил горящую головёшку и кинулся к чужакам. Сердцем чувствовал – их «работа». Хотел всех поубивать. Ворвался в дом, а там – никого. Зассанные матрасы, срач, бутылки кругом. Смылись, мрази.
Николай занял у Степана-пасечника из соседней деревни пятьсот рублей, и утром рванул в полицию, на попутке. Думал, по горячим следам прижать сволочей. Написал заявление, потом три дня ждал вызова. Места себе не находил. И вот оно как обернулось – «не вижу оснований». Всё дед, ложись в могилу, помирай.
Николай пошёл по городским улицам, не зная, куда и зачем. Смотрел на прохожих
