Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич
Кто живет у моря, знает – то солнце, а то вдруг дождь. Вот и у нас пошел дождь, и мы, промокшие, поспешили укрыться от надвигающегося ливня. В домике было темно, душно. Непонятно откуда появились сигареты, и мне стало трудно дышать.
– Ну что, Зося, попробуешь? – спросил Кшиштоф.
Я покачала головой.
Кто-то фыркнул.
– Зофья Краснопольская? Еще спрашиваешь, эта не отважится!
– Дай. – Я протянула руку за сигаретой, которая своим переходящим красным огоньком уже отметила почти всех присутствовавших.
– Да ладно. – Кшиштоф перехватил протянутую мне сигарету.
– Вы только посмотрите: у нашей Мисс Порядочность нашлись защитники! – воскликнула Анка.
– Я не нуждаюсь в защитниках, – сказала я и сделала затяжку, не подозревая, что у меня получится. Получилось, но в глазах потемнело, и я почувствовала, что не могу дышать. Ну и что в этом такого приятного? Приступ кашля взорвал мои легкие.
– Я же говорила: Мисс Порядочность… ничего не умеет… – Анка пожала плечами и тоже затянулась сигаретой, но не закашлялась.
– Мне пора, – сказала я.
– Только не вздумай возвращаться в школу! – крикнула мне вслед Анка. – А то еще, чего доброго, нас заложит.
Она сказала это не мне, но я все равно расслышала.
– Да не вернется она, – сказал Кшиштоф.
– Не вернусь! – крикнула я уходя.
Действительно, как я могла вернуться в школу? И что бы я тогда сказала? А впрочем, вернись я в школу, мне и говорить-то ничего не потребовалось бы. От меня воняло дешевыми сигаретами и сыростью дачной хибары, которую с осени никто не проветривал. Изо всех сил я пнула камень, лежавший на дороге. Почему я стремилась подчиняться? Почему мне так хотелось подстроиться под компанию, которая совершенно меня не устраивала? Может быть, потому, что чувствовала себя одинокой? У меня не было подруги. Девчонки сбивались в группки, а я стояла всегда в стороне. А дома? Дома я тоже была одна. Родители всегда были заняты, находили время только на то, чтобы отвести меня на дополнительный английский или уроки фортепиано. Я ненавидела все это. И английский, и пианино.
– Это для твоего же блага, – говорила мама. – Когда-нибудь ты скажешь нам за это спасибо.
Спасибо? За то, что, когда другие играли в вышибалы во дворе, я играла гаммы на пианино? Хорошо, что все обошлось только пианино. Ведь в доме был еще и аккордеон. И в самом начале думали отдать меня на аккордеон.
У меня не было никаких обязанностей, кроме пианино, английского и школы. Да, школа в нашей семье была возведена в культ. Я была обязана приносить одни пятерки. Когда я получала пятерку с минусом, мама устремляла на меня взгляд прищуренных глаз, сжимала губы и нервно выстукивала ногой ей одной известный ритм. Она могла ничего не говорить. Хватало одного этого взгляда. Поэтому я редко приносила пятерки с минусом.
– Эй, отличница! – дразнили меня.
Я не была зубрилой, просто учеба давалась мне легко: достаточно было пару раз прочитать материал – и я уже его знала. Я не хотела создавать проблемы дома. Однажды я принесла трояк. По физике. Мама не разговаривала со мной весь день. А папа ворчал, что они с матерью наизнанку выворачиваются, но есть в семье одна неблагодарная…
Разве я была неблагодарной? Нет. А как мне показать, что я как раз «благодарная»? Села за пианино и весь день, как проклятая, играла гаммы.
Когда в тот день вместе со всеми сбежала с уроков, я все время думала о стиснутых губах моей мамы, о ноге, выстукивающей одной ей известный такт, и о моей черной неблагодарности к родителям, которые наизнанку выворачиваются. Господи! Ведь мне всего-то хотелось почувствовать, как это – быть с кем-то. Не одиночкой. Я хотела побывать частью группы. Одной из них. Одной из тех, кто со смехом выбегает из школы.
Увы! Одной из них я так и не стала.
Почему? Потому что я была Зофьей Краснопольской – той, которая всегда подготовлена к уроку, у которой всегда сделано домашнее задание и которая выступает на торжественных вечерах. Той, у которой нет пятерок с минусом, и той, кто действительно плохо себя чувствует в затхлом помещении, полном дыма от дешевых сигарет. Я не могла сразу стать ими – Анкой, Кшиштофом, Гжесиком, Магдой или Себастьяном. Между нами была стена. Стена, которую долго возводили мои родители, изо всех сил желавшие, чтобы я как можно дальше продвинулась в этой жизни, выше вскарабкалась в построенной ими иерархии. Во всяком случае, дальше и выше, чем они. Может, они думали, что, играя на пианино, я выиграю лучшую жизнь?
Ну а пока что я была очень одиноким ребенком. Ребенком, который нуждался в нежности, любви и присутствии другого человека. Такого, с которым можно просто быть собой.
* * *
Тот прогул не остался безнаказанным. К числу серьезных последствий можно отнести звонок родителям, взгляд моей мамы и ее ногу в черной лакированной «лодочке» на плоском каблуке, выбивающую дробь по полу в кабинете директора.
– Ты должна понести наказание, – сказала пани директор. – Но по поведению мы тебе оценку снижать не станем.
Уфф. Уже легче.
– Оценки по предметам тоже не будем снижать.
Уфф. Пронесло.
– Однако тебе придется потрудиться на общественных работах.
Я нахмурилась. Общественные работы были, как правило, связаны с уборкой мусора на школьном дворе, подметанием спортивной площадки и сгребанием листьев. Обычно вкалывал за всех самый слабый в классе – в то время как остальные сидели на траве и презрительно смотрели на него. Надо ли разъяснять, кто в моем классе был самым психологически слабым человеком?
– Я как раз подумывала об уборке площадки, – сказала пани директор, – но случилось так, что одна пани из числа верных друзей нашей школы вывихнула ногу. Думаю, ты могла бы ей помогать какое-то время. Ты будешь каждый день приносить ей обед из школьной столовой, делать покупки, вот так и придешь в себя.
Я в очередной раз вздохнула с облегчением. Понятно – я смогу что-то делать самостоятельно. Может, жизнь в группе – это не для меня? Может, зря я так хотела подстроиться под коллектив?
Я не ожидала, что отделаюсь так легко: зайти к пожилой даме, отнести обед, сделать покупки. Да ради бога, лишь бы не притворяться в кругу сверстников той, кем я не была. До конца начальной школы мне оставалось всего несколько месяцев. Потом я переходила в совсем другую школу в совсем
