Черноморская сирена - Константин Михайлович Станюкович
Она испытующе взглянула на Оверина и спросила:
— Ты раньше о поездке не думал, Дима? Эта мысль внезапно пришла тебе в голову?
Оверин, с тех пор как прошел острый период влюбленности, так же хорошо изучил Варвару Алексеевну, как и она его, если еще не лучше, и умел угадывать малейшие оттенки ее голоса, значение каждого взгляда, каждого жеста. И он сразу понял, что под равнодушным тоном этого вопроса кроется ревнивое подозрение о поездке с какой-нибудь другою женщиной. Не даром жизнь Оверина была полна таких приключений, о которых сам же он, на свое несчастье, с подкупающею искренностью рассказывал Варваре Алексеевне после первой же встречи.
Так как ничего подобного не предполагалось, то симпатичные, ласковые серые глаза Оверина были ясны, как у годовалого ребенка, а голос его дышал самой искренностью, когда он ответил:
— Третьего дня, Вавочка, пришел доктор Валькевич и посоветовал мне отдохнуть… Нервы, говорит, плохи… Надо их поправить… Советовал этак месяц-другой полное уединение! — прибавил он, лаская Вавочку глазами, и в то же время думал не без тревоги: отпустит ли она его, или нет?
При всей своей доброте и чарующей искренности Оверин был лукав.
— Эта мысль превосходная… Тебе, Дима, надо отдохнуть, а то ты вертишься здесь в постоянной сутолоке. И не можешь сосредоточиться, чтобы работать… А там ты напишешь прелестную статью… Тема ее бесподобная… Надобно только хорошо ее обработать…
По обыкновению, Оверин возбудился и, увлеченный, стал говорить о новых подробностях, которые пришли ему в последнее время в голову. Говорил он хорошо: образно, метко, рисуя, так сказать, тонкими штрихами план статьи. И Варвара Алексеевна вся впилась в его загоревшиеся глаза и слушала его как бога. И когда «бог» окончил, она вскочила с кресла, поцеловала его крепко, крепко и восторженно воскликнула:
— Какой же ты талант, Дима!.. Огромный талант! И знаешь ли что?
— Что, Вавочка? — спросил он, весь вспыхивая от этой, казалось, невольно вырвавшейся похвалы.
— Я поеду с тобой… Не бойся, я мешать не буду… И мы не станем ссориться, как ссорились в последнее время. Я буду переписывать твою статью…
«Однако, ловко!» — подумал Оверин и даже улыбнулся при мысли, что Вавочка обошла его так «ловко», и нашел, что отлично вместе ехать и вместе работать.
Отговаривать, конечно, было невозможно, да и мягкая натура Оверина неспособна была обидеть женщину непосредственным резким объяснением. Он предпочитал и умел прерывать связи как-то нежно, мило, благородно и даже поэтично, уверяя в неизменной дружбе.
Вдобавок Оверин никем в то время сильно не увлекался, и хорошенькая Вавочка нравилась ему. И ему казалось, что те обостренные отношения, которые отравляли им обоим жизнь в последнее время, и служили для Оверина главным поводом отдохнуть одному, исчезнуть в путешествии, и особенно на новом месте, под чудным небом Крыма, где-нибудь на берегу моря, в укромном домике, где он будет писать… Там, наверное, сцен не будет.
А между тем первый день путешествия, и уже началось…
«В чем я солгал ей… Не узнала ли она, что я ухаживал два дня за одною барыней. Но, ведь, это пустяки!»
II
Вот уже год, как сошлись Оверин и Варвара Алексеевна.
С первой же встречи ее очаровал этот талантливый писатель, с шапкой заседевших кудрей, живой, увлекающийся, добродушный и необыкновенно мягкий, с прелестными кроткими серыми глазами и быстро воспламеняющимся темпераментом, напоминающим южанина, горячий спорщик и фантазер, исповедующий самые крайние убеждения после того, как в молодости исповедал совершенно противоположные, наивно самолюбивый и бесшабашный, готовый в минуты порыва на всякое сумасбродство, и в то же время, когда надо, очень практичный и осторожный, славный товарищ и добрый человек, имевший мужество высказывать иногда нелепости и не обижаться, если над ним за это смеялись.
Такого интересного и симпатичного человека она не встречала, и в первую же встречу на одном из жур-фиксов Варвара Алексеевна проболтала целый вечер с Овериным, наговорила ему много комплиментов по поводу его произведений и просила бывать у нее.
Оверин влюбился, как он выражался, с разбега. Эта хорошенькая пикантная женщина, умная и живая, которая так тонко ценила его талант и понимала его самого, казалось, воплощала в себе его идеал, и он думал, что полюбил ее навсегда и только с ней найдет настоящее счастье. По обыкновению увлекающихся сангвиников, он в первое время был ослеплен и оделял Варвару Алексеевну всеми совершенствами, какие только могло придумать его пылкое воображение. Он стал за ней ухаживать с почтительной нежностью по уши влюбленного рыцаря, готового, в крайнем случае, умереть за свою даму. Но смерти не предвиделось. Напротив, впереди предстояло жить и наслаждаться.
Очарованная Овериным с первой же встречи, Варвара Алексеевна сама влюбилась, как институтка. Муж ей показался каким-то прозаичным, циничным толстяком, оставляющим жену, ради карт, по целым вечерам одну. И никогда никаких разговоров. Только разные сплетни, насмешки и остроты, не всегда удачные. И разве это любовь? Она для него один из элементов домашнего комфорта — вот и все. Какая гадость!
И молодая женщина без протеста, без борьбы отдавалась той поздней могучей страсти, которая нередко охватывает женщин за тридцать лет и делает их молодыми и необыкновенно красивыми. Она вдруг похорошела, стала нервна, находила все более и более недостатков в муже и стала запираться на ночь в своей спальне.
После месяца разговоров о любви, чтения начатых произведений Оверина и невинного флирта, ограничивавшегося целованием красивых рук Варвары Алексеевны, они были близки, и оба, казалось, трепетали от счастья.
Порывистая, страстная, гнушавшаяся обмана и бессердечная, какими бывают влюбленные жены в отношении к нелюбимым мужьям, Варвара Алексеевна в одно прекрасное утро категорически и властно, точно ожидая протеста, объявила мужу, что она любит Оверина, отдалась ему и оставаться на квартире у мужа не может. Она будет жить отдельно.
Никакого однако протеста не последовало.
Павел Иванович Меньковский, талантливый петербургский адвокат, толстый, порядочно обрюзгший пожилой человек, когда-то очень красивый, добрый малый, сибарит и немного циник, привык к своей Вавочке и по своему любил ее. Он ценил в ней красивую женщину и умную жену, которая не особенно донимала его сценами ревности и сквозь пальцы смотрела на его увлечения на стороне и на его отсутствие по вечерам. Она была удобная жена — не особенно притязательная к проявлениям горячей любви и не накладная для кармана. У нее было свое небольшое состояние, и на свои костюмы она не брала от мужа денег.
Несмотря
