Тоска по окраинам - Анастасия Сергеевна Сопикова
– А Юля и Аня, – продолжал я, – сегодня пришли за час до начала. И всё это время репетировали свой этюд. И завтра, я уверен, будут еще обсуждать и репетировать снова. Вот как нужно работать, понимаешь?
– Булки они жрали, твои Юля с Аней, – лениво отозвалась Ася. – Хотя этюд у них и впрямь ничего.
* * *
Приближалось 5 апреля – именины Лумпянского. Я уговорил его позвать и Асю, хотя отношения наши продолжали быть странными. Гулять она не отказывалась – но в последний момент всегда находились какие-то срочные дела, Ася отменяла встречу или опаздывала на целый час, а когда наконец подходила ко мне, продрогшему и обозленному, даже не думала извиняться. Мы бродили с ней пару кружков: от магазина «Глобус» до ее школы, обратно дворами. Потом Ася ссылалась на занятость, уроки, бог знает что еще, и исчезала. Однажды она пришла в настроении даже хуже обычного и объявила, что к школе она больше не подойдет, и вообще, встречаться лучше в центре, сразу после занятий во Дворце, если уж мне так хочется. Немного помявшись, она призналась: на прошлой неделе нас увидела ее одноклассница и потом долго допрашивала Асю в раздевалке: «А что это за мальчик был с тобой?».
– Ну и что? – гордо ответил я. – Или ты… – меня вдруг осенила мрачная догадка, – ты меня стесняешься?
Ася смутилась, неуклюже, по-дурацки совсем перевела тему: ой, смотри, вывеску на продуктовом заменили. Вывеску на продуктовом – ага.
Так я понял, что она стесняется нашей близости: одно дело в студии, где я король, талант, совсем другое – среди незнакомых девочек и мальчиков. Как-то они меня видят? Ася – такая высокая, темноволосая, большая птица – и небольшой рыжий мальчик в сером френче, который ему великоват. «Тебе нужно носить что-то подлиннее, – сказала Ася. – У тебя ноги как спичечки». «Да какого чёрта?» – взорвался я.
Но к Лумпянскому я всё равно ее позвал – вернее, сделал так, чтобы Асю пригласил сам Лумпянский. Максим жил один, пару лет назад родители сняли ему огромную квартиру на последнем этаже новостройки. Вдобавок дом стоял на набережной, летом из окон были видны прогулочные катерки, зимой приятно было рассматривать заснеженные крыши парадного правого берега. Что и говорить, Лумпянскому несказанно повезло, и он великодушно делился удачей с нами, собирая огромную, не меньше двадцати человек за раз, театральную компанию по поводу и без.
Я пришел к Лумпянскому в обед – он и Чигирев уже сидели на кухне, у каждого в руке по банке пива. Лумпянский курил и стряхивал пепел в смешное блюдечко с нарисованным грибом-боровичком – наверное, мама подарила. Он был по пояс голый, на груди красовались розоватые выпуклые шрамы. «Что такое с тобой, Лумпянский?» – спросил я, когда он в первый раз снял майку при мне; мы загорали на дамбе – полезть купаться в вонючее водохранилище так никто и не решился. «А, – отмахнулся Лумпянский. – Операция на сердце, это сто лет назад уже».
Колонки играли смешную регги-песню:
Я посылаю всё нахер,
И первым делом я шлю нахер тебя,
Именно тебя!
Именно тебя-я-я!
И никого другого…
– Скажи, Лумпянский, – заговорил я, доставая из холодильника третье пиво. – Что у тебя теперь с Юлей? Вы встречаетесь?
– Угу, – подтвердил он. – Встречаемся… или нет. Когда кино смотрим – встречаемся. А потом – пес его знает, когда как.
С пяти часов стали подтягиваться наши – кто с подарком вроде книжки пьес или набора медиаторов (Лумпянский аж взвизгнул от радости), кто с дуэтом из бутылки и дешевой колбасной нарезки. Оттеснив худенькую Юлю, Кароли суетилась у стола: постелила скатерть, достала тарелки с салатами и бокалы, составила подаренные бутылки в центр, подливая себе красного полусладкого. В другой комнате погасили свет, подключили дискотечную гирлянду. «Когда проснемся, будет вечер, будут вы-ход-ны-е!», – еще толком не напившись, народ уже гудел и веселился. Кто-то разбил вазу, длинный художник Глеб кружил на руках маленькую Олечку Быканову, блаженная Сима, высокая девушка с носом-картошкой и в вечных этнических платьях из холщи, раздавала своих серафимок – малюсеньких куколок из ткани и бисера.
– Держи, Миша, – мне досталась серафимка с темными косичками и невесомыми крылышками из розовых бусин на проволоке. – На счастье.
В половину восьмого ввалилась Ася – позже всех, когда уже пришли и белобрысая Вичка, и Катос, и даже губастая Янина, всех угощавшая пачкой нового табака. «Пробивает!» – рекомендовала она. Я вежливо отказался, протискиваясь в прихожую.
– Привет! – улыбнулась Ася. – У меня есть подарки!
В одной руке она держала бутылку какой-то мутной бодяги, в другой – набитое пахучими травами чучело домового.
– Откуда ты его взяла? – поморщился я. – А вообще, похож на Максика…
Но тут из-за спины вырос Лумпянский.
– Ого, мадам! Добрый вечер, добрый вечер! – он протиснулся к Асе.
– Извини, Лумпянский, – виновато улыбнулась Ася, протягивая ему домового, – ничего лучше не придумала.
– Нормалек! Проходи, разувайся… Тапки, правда, все кончились, но могу эксклюзивно тебе выдать свои чистые носки.
– Выдавай! А пожрать чего-нибудь осталось?
Ася исчезла в глубине комнаты, и я поплелся за ней, как на поводке, – взъерошенная сияющая Ася была в тот вечер выше любых усилий моей сломленной воли.
Накануне я писал ей: «Ну что, придешь к Максику?» «Приду, – отвечала Ася. – Уже купила специальные кожаные брюки. Такие, в обтяжку, тебе понравятся». И вот – кожаные брюки появились на сцене, действительно плотно обтягивая ее крепкую задницу и тугие бёдра, поблескивая в полумраке кухни. Сверху она напялила какую-то голубую теплую кофту с серебристой звездой, кофта постоянно задиралась, обнажая пупок. Словом, мне действительно всё понравилось.
В девять часов, как по команде, вся компания набилась в кухню; Кароли внесла белый кремовый торт со свечами. Лумпянский, похожий на огромного Карлсона, с довольной улыбкой задул их. Грянуло «ура», Катос заорала, смешно коверкая: «Пюсть всегьда бьюдет Люмпьянский!» «Спасибо, друзья», – серьезно отвечал Максик.
Сели играть в фанты, Глеб жестом фокусника собрал наши носки, резинки для волос и браслетики в картонный, раскрашенный черной гуашью цилиндр. Я огляделся – Ася куда-то пропала. «Сейчас приду», – сказал я Глебу, забирая из шляпы свои часы. Он понимающе кивнул.
Я нашел ее сразу: Ася стояла у окна в комнате Лумпянского, подсвеченная синим светом дискотечной гирлянды. Я неслышно подкрался к ней. Она вздрогнула и обернулась.
– А-а-а, – разочарованно протянула она. – Это ты.
– А кого
