М Валигура - Серебряная тоска

Валигура М & Юдовский М

Серебряная тоска

М.Валигура, М.Юдовский

СЕРЕБРЯНАЯ ТОСКА

Всё в этой книге - правда, за исключением мест, времён, людей и событий, в ней описанных.

Огибать залив по набережной Александру Сергеевичу решительно не хотелось. Вода залива масляно плескалась у парапета - не то, чтобы была покрыта слоем нефтяной плёнки - просто сама она, бутылочно-зелёная, казалась густой, вальяжной, неторопливой. Вот бултыхнёшься в неё - и её упругость отбросит все твои мысли в необычное для Петербурга синее небо, в котором Нева содрала своим острым ножом с солнца золотую чешую и, как кокотка, разбросала её по своему невзрачному платью.

Александр Сергеевич спустился по ступенькам к воде, аккуратно разделся и, послав воздушный поцелуй парочкам, гуляющим по променаду, с каким-то бабьим криком бросился в воду. Публика, увидевшая сначала голого человека, признала в нём Пушкина и зашушукалась в предверьи вечернего зубоскальства.

Плавал Александр Сергеевич отлично. Нева наслаждалась им как пловцом. Она охотно впускакла в свою играющую зелень розоватую бледность его руки и так же охотно выпускала эту розоватую бледность назад, выражая свой восторг обильными брызгами. Александр летел, как тончайшее пёрышко на ветру. Казалось, что он не плывёт, а скользит, едва касаясь поверхности воды.

Зимний дворец теперь смотрелся утёсом, стыдливо повернувшимся боком, должно быть, стесняясь наготы Пушкина. Александр же представлял себе, как он предстанет пред очи царёвы голым, как душа перед Петром-ключником.

Не получилось. На набережной ждал его уже лакей-каммердинер Иван Табачников с полным комплектом одежды: исподнее и камзол.

- Государь, ужо, ждёт вас, барин.

Нервничая, Пушкин натянул бельё и камзол и застегнулся на все кручки. План смешно намеченного с царём разговора явно срывался. Александр проследовал за лакеем через все амфилады палат.

Царь встретил Александра спиной - лицом к окну.

- Александр Сергеев Пушкин, - громко доложил лакей.

Николай Павлович, не оборачиваясь к Александру, постучал пальцем по окошку и обронил:

- Вот видите здание на той стороне?

Пушкин подошёл поближе, глянул и увидел Петропавловскую крепость.

- Вы что, хотите попасть туда, поэт?

В последнее слово царь вложил изрядную долю сарказма.

- Ваше величество, а известно ли вам, что по расчётам грядущих инженеров шпиль Петропавловской крепости невозможен? - быстро спросил Пушкин.

- А знаете ли вы, - невозмутимо отзвался государь, - что у вас есть все шансы просидеть многие годы в той самой крепости под невозможным шпилем?

- Чем же я вызвал гнев вашего императорского величества? - довольно нагло спросил Пушкин.

- А что вы имели в виду, когда писали "под гнётом власти раковой"? Что это, по-вашему, власть раком стоит? А вот мы вас раком поставим, господин стихотворец. И запоёте вы, как ваши кокотки. Сколько их у вас в одном Санкт-Петербурге? Десяток? Дюжина? А в Москве? А и так далее? Думаете, мы тут в высоких стенах ничего о вас не знаем? Всё мы знаем. На то у нас Бенкенддорф и есть, чтобы такие вот караси не дремали. Впрочем, ваши блядские похождения нас мало... Извините за царское слово. Ваш кол-лега Гёте кидался елдой направо и налево и в то же время был искусным царедворцем. Вспомните его последние слова:

"Шампанского! Я умираю!" И что бы вы думали? Поднесли ему. И он умер, напоённый шампанским. А вам, любезный рифмоплёт, не поднесут. И знаете почему? Потому что вы будете стонать "воды, воды" с простреленным животом. И останетесь до конца жизни камер-юнкером. Рылеев, Пестель и иже с ними стоили того, чтоб их повесить.

Вы же даже этого не стоите. Вас хватает лишь на то, чтобы переплыть залив в голом виде. Какая рэволюция! Без подштанников, он, понимаешь, явиться хотел.

Хотел, понимаешь, царя голой жопой удивить. А если б я эту самую жопу велел шомполами встретить? Дескать, пошутили, Саша, нынче жопа ваша наша. Хрен бы ты тогда стишки свои писать смог - усидчивости не хватило б. Вот плаваете вы, Саша, хорошо. Стильно и потешно. Я представляю, как вы плыли сюда, ко дворцу, а народ-богоносец глядел вам в тыл, и тыл этот белел для него, как парус, и вселял веру в светлое, пикантной формы будущее. А кончится всё тем, что, ну, позубоскалит толпа на ваш счёт день или два - и всё. Саша, милый, вы - фрондер, дешёвое говно. О вас никто через пару лет и не вспомнит. А "самовластье", от которого вы изволили оставить "обломки", останется навсегда. Почему?спросите вы.

Потому что, отвечу я. Потому что России нужен не добрый царь, не злой царь, не, мать вашу, конституционный царь - ей нужна просвещённая монархия. Хотя быть в России просвещённым монархом - задачка ещё та. Я, Саша, честно говоря, просвещённым монархом быть не могу. Да и ты бы не смог при всей своей вшивой гаманности. Русский народ - он же что? Только кулак над собой понимает... Ты думаешь, я ни хрена не знаю? Я всё прекрасно знаю. И то, что Николаем Палкиным зовут, знаю. И то, что деспотом зовут, знаю. А только история, браток, делается нами, но не для нас. Просто в счёт это никто не берёт. Я имею в виду тех, кто после жить будут. А управлять государством вообще никто никогда не умел и не сумеет. Чёрта! В доме своём ни одна сволочь порядок навести не может - сор да ссоры. А тут им, понимаешь, разумное управление государством подавай. А вот этого не желаете? - Николай Павлович откидным жестом дал ответ на требование от него разумного управления государством.

- Про просвещённую монархию, - продолжал он, нюхнув из табакерки, - так и быть, расскажу, если хочешь. Изволь. Теоретически. Довольство. Художники - всякие там писатели, живописцы, архитекторы, даже ваша поэтическая сволочь - процветают.

Почему? А потому что государство им деньги даёт. Сечёшь? Не на войны, а на искусство. А войны они колом... Извини за царское слово. Ты думаешь, я злой? Ты думаешь, я вам всем, сукиным сынам, зла хочу - ай да Пушкин, ай да сукин сын? Ан нет. Мне равновесие поддерживать надо. Между чернью, которой стихи твои до одного места, и теми же декабристами, которые для тебя же как дворянина смертельно, между прочим, опасны. Не понимаешь? Слова я тебе не даю вставить?

Вот и молчи, когда государь говорит. Знаешь ли ты кайзера Баврского? А я, брат, знаю. У них в крови это. Меценаты. Alles fьr Kunst, nichts fьr Krieg. Сечёшь?

Всё для искусства, ни хуя для войны. Хотел бы я быть просвещённым монархом - где-нибудь в Баварии. Сгорбилась мне эта одна-шестая. Ан нет занесло в одну шестую. Спрашивал Моисей: что мне с этим подлым народом делать? Вот и я - спрашиваю. Не баварцы. Не понимают просвешённой монархии. Не примут. Им что, Саша? Им водки побольше и чтоб не работать. А только мы ведь, Саша, с тобой просвещённые люди, мы понимаем: если не работать, так ничего ж не будет. И водки не будет. Как оно тебе?