Тоска по окраинам - Анастасия Сергеевна Сопикова
Я написал ей, без банальностей вроде «привета», свои соображения: нечего переживать, страшно – только в первый раз. Она спросила, что показывал я, и пришлось – не без гордости – пересказать свой прошлогодний многослойный этюд. Но она только протянула всегдашнее сетевое «ааа» и выключилась из беседы.
Пытаясь расшевелить ее, я отправил еще несколько песен, тщательно выбирая их – зашифровывая посыл ничего не бояться.
На контрольный урок пришел Асин папа и с первого ряда щелкал на маленькую серебристую мыльницу всё, что показывали младшекурсники. Высокий худощавый Андрей ставил палатку, Кирилл рисовал пейзаж (и получил «единицу»), серьезная Даша пришивала воротничок к форменному платью (и получила, конечно же, «пять»). Ася все-таки наткнулась на елку – и заслужила свое «хорошо».
Все вместе, старшие с младшими, мы потом пили чай в общем кабинетике вроде коллективной гримерки, слушали новые байки от Вадика, сплетничали с уютной старушкой Зинаидой, которая преподавала сценическую речь по средам.
Из Дворца переместились в кафе, где Ася, ни на кого не обращая внимания, заказала огромный фруктовый салат с горой взбитых сливок. Погода стояла хорошая, Лумпянский не выпускал гитару из рук – и мы с Чигиревым подпевали ему: «Жизнь била, била, да… Жизнь кры-ы-ы-ла… Спа-ли-ла!». Петь внутри кафе было невозможно, мы уселись под каштан на веранде.
К нам прилипла Виолетта – необъятных размеров квадратная девочка, которая валилась набок, как тюфяк, как только объявляли перерыв, и лежала на щербатом полу сцены все полчаса, заставляя других неловко переступать ее тушу. «Я не знаю, как мне похудеть», – говорила она, высыпая в рот чипсяную труху, оставшиеся на дне крошки, прямо из пакета. Виолетта, Ви, как называли ее девочки, вдобавок всё время стремилась раздеться на сцене – то стянуть жаркое трико и остаться в спортивном лифчике, то показать сценку, в которой переодевается за воображаемой ширмой. Жестокие девочки доставали телефоны и делали двадцатикратный зум на приоткрывшуюся ложбинку задницы Ви, парни смущенно отворачивались.
После кафе мы почему-то остались впятером: я с Лумпянским, Ася с Катосом и Кароли – рыжеволосая девица в очках с золотистой дужкой, из «старших мастодонтов».
«Всё могут Кароли, всё могут Кароли», – радостно дразнил ее Лумпянский. «Моя фамилия Каро́ли», – раздраженно поправляла та. У нее был склочный стервозный характер, и если актрисой Кароли была так себе, то интриганкой – на пять с плюсом.
– Пожалуйста, пойдемте в «Пломбир»! – канючила Кароли, обращаясь преимущественно к Лумпянскому. – Пожалуйста-пожалуйста!
– Ну хорошо, – наконец, обреченно согласился тот.
С Кароли, как перешептывались за кулисами, у них «когда-то что-то было», что именно и в каких объемах – не рассказывалось. Тем не менее, она появлялась на всех вечеринках в доме Лумпянского раньше других, неизменно раздавая команды: кому чистить картошку, кому заводить музыку, кому бежать за еще одной. Когда Лумпянский попадал с ней в магазины, Кароли неизменно начинала клянчить у него всякие мелочи – так, я не сомневался, будет и на этот раз.
Катос прилипла к Лумпянскому с другой стороны от Кароли – выспрашивая: «Ну как я была? Как?» Выгодно для меня в одиночестве оставалась Ася – она, о чем-то задумавшись, плелась позади зондер-ундер-ундервуд команды из Лумпянского и двух его фанаток.
Было самое время сменить тон; я пристроился к Асе и, улучив момент, признался:
– А знаешь, ты была сегодня очень хороша.
– Правда? – она окинула меня недоверчивым взглядом.
– Правда, – кивнул я. – Ну, по крайней мере, у многих вышло гораздо хуже.
– У кого же? – в глазах Аси загорелись злые искорки любопытства.
«Ох, эта вырастет настоящей актрисой», – подумал я.
– У многих, – начал я, незаметно подхватывая ее под руку. Такой жест в нашей компании ровным счетом ничего не значил: сцепившись локтями, ходил кто угодно, от Чигирева с Лумпянским до Вадика с Зинаидой Дмитриевной, когда обсуждали очередную студийную сплетню. – У Виолетты – ужас… У Кирилла совсем швах.
– Но всё же лучше, чем у Виолетты, да? – переспросила Ася.
– Да, пожалуй что.
В «Пломбире» было душно и скучно. Кароли не собиралась вылезать из примерочной, напяливая кружевное, кипенно-белое, почти свадебное, на мой взгляд, платье.
– Какой кошмар, – процедила Ася.
Мы сидели на тумбе в торговом центре – она сняла куртку и перекинула через руку, оставшись в странной рубашке; от черно-белого узора шашечками рябило в глазах. Я рассматривал ее профиль: три выбеленные пряди в челке, упрямый длинноватый нос, брови-запятые, прямые черные ресницы, маленький рот с засохшим блеском для губ. Она болтала ногами в черных кроссовках – даже не захотела переобуться после сцены. Ленивая.
– Знаешь, – начал я, придвигаясь ближе. Она сразу отодвинулась. – Говорят, будущим актерам нужно смотреть всё, что снимают.
– Ага, – зачем-то сказала Ася.
– Ага, – подтвердил я. – И вот я подумал, подумал… Может быть, сходим в кино? В пятницу, например. Или в воскресенье на дневной в «Пролетку».
Кажется, она даже не удивилась.
– На что?
– Не знаю…
– «Ешь, молись, люби»? – уколола она меня. Это была идиотская розовая драма про бабу, которой на месте не сидится.
– Обязательно, – разочарованно протянул я и умолк. Теперь следовало напустить на себя скучающий вид, а в идеале даже замолчать или уйти к Кароли и Лумпянскому. Но, может, попробовать еще?
– Есть еще хоррор, вроде ничего. Четыре из десяти. «Забери мою душу». Слышала?
Ася помотала головой.
– Я не смотрю фильмы ужасов.
– Ага, ну значит, тогда – «Погребенный заживо».
– Как смешно.
– Ну хорошо, хорошо. «Святой Джон из Лас-Вегаса». Это будет про меня, я Джон – Джонатан. Слыхала?
– Нет, – она удивленно посмотрела на меня. – А это еще с чего?
– Спросишь у Лумпянского, – я важно кивнул. – Ну ладно, придумаем что-нибудь. Если ты согласна.
– Хорошо, – бесстрастно сказала она.
Мой триумф, впрочем, продолжался недолго – я только начинал узнавать характер своей зазнобы. Лумпянский, весь мокрый и несчастный, наконец выкатился из «Пломбира», за ним шла довольная Кароли, поминутно целуя его в щеку. Катос что-то напевала, но, завидев Асю, подхватила ее под руку и принялась шептать на ухо. На эскалаторе я встал позади них, Ася развернулась:
– Кстати, Катя! Не хочешь ты сходить в кино на… Как ты, Миша, сказал?
– «Святой Джон из Лас-Вегаса», – слегка опешив, повторил я.
– Да, «Святой Джон». В пятницу там, ну или в воскресенье на утренний.
– Можно, – важно кивнула Катя. В своей неизменной жилетке она была похожа на пингвиненка. На пингвина, который рушил мои планы, садясь на них своей бестолковой жирной задницей.
У выхода я поймал Асю под руку:
– Мы так не договаривались. Я не то что бы рассчитывал на Катю,
