Почти 15 лет - Микита Франко
Он открыл нижний ящик комода, выудил лиловые носки, надел их и стало лучше.
Ещё раз глянул в зеркало и решил: нужна детоксикация.
В коридоре он столкнулся со Львом и, стараясь не встречаться с ним взглядом, сказал:
- Забери детей.
Сам, тем временем, сунул ноги в кеды.
- Ты куда? – спросил Лев, обернувшись.
Слава не ответил – вопрос догнал его уже на лестничной клетке.
На второй день их переезда первое, что сделал Слава – загуглил местные квир-сообщества и, к собственному удивлению, обнаружил, что крупнейшее из них находится на соседней улице, в десяти минутах ходьбы от дома. Он несколько раз аккуратно упоминал об этом Льву, надеясь, что тот заинтересуется, но он только флегматично спрашивал: «И что?» или «И зачем они нужны?». Слава объяснял, что там можно встретиться с другими представителями сообщества, может, даже с такими же семьями, или со взрослыми людьми, которые выросли в однополых семьях – разве не прикольно? «Нет», - отвечал Лев. И Слава за целый месяц так и не побывал там.
Раньше он опасался идти без Льва, а теперь уже стало всё равно. Опасался не коммьюнити-центра, а реакции мужа: он бы, наверное, начал давить на чувство вины, как уже делал раньше, в Новосибирске, когда Слава звал его в аналогичные пространства: «А меня тебе мало?» или шутливое: «А я недостаточное квир-сообщество для тебя? Смотри, есть ещё Мики, он тоже странный». Слава тогда смеялся, не зная, как объяснить, что не мало, а душно.
Узнать нужный район оказалось не трудно: едва он вывернул на Бьют-стрит, как вместо обычной бело-желтой зебры на пешеходных переходах во все четыре стороны по перекрестку замелькала радужная. По одной из них он вышел прямиком к двухэтажному зданию с вывеской: «Qmunity» - там же, рядом со входом, пестрело яркое граффити с джазовыми музыкантами – Чарли Паркером, Бенни Гудменом, Максом Роучем и другими.
«Не знал, что все они были квирами», - подумал Слава, проходя в дверь под вывеской.
А потом вспомнил, что вроде бы и не были.
Сразу у входа его встретили ЛГБТ-и транс-флаги, висевшие друг под другом на стене. Когда он повернул голову, то увидел человека – человека, чей гендер он не посмел определить как мужской или женский, потому что увидел розово-голубой значок на джинсовке – и они улыбнулись друг другу.
- Меня зовут Томá, - сказал человек. – Мои местоимения он/его. Вы пришли на встречу?
- Ага.
Это была «чайная встреча» - разные люди из квир-сообщества собирались здесь, чтобы играть в настольные игры, общаться и пить чай. Слава знал, что они собираются каждое воскресенье.
Томá выдал ему бейджик и маркер.
- Напишите здесь своё имя и местоимения, чтобы другие участники знали, как к вам обращаться.
Слава быстро вывел большими буквами:
SLAVA
HE / HIS
И отчего-то вспомнил, как говорил Льву, что «Вячеслав» звучит, «будто кошку стошнило». Он улыбнулся этому воспоминанию: бедные канадцы с трудом произносили его полное имя.
Прикрепив бейджик к толстовке, он прошёл в большую комнату, где уже собралось около десяти человек. Все они выглядели потрясно: люди с местоимениями «он/его» в женской одежде, люди с местоимениями «она/её» – в мужской, люди с местоимениями «они/их» и в той, и в другой (иногда одновременно), люди с цветными волосами и накрашенные люди – словом, люди, которые ничего не боятся. Более того: люди, которые не знают, что могут чего-то бояться.
Слава почувствовал себя странно: какой он серый, невзрачный рядом с ними. Ему хотелось сказать: «Ребят, я на самом деле не такой. Я нормальный, как вы». Там, в России, он привык быть «главным педиком» любого коллектива – начиная от школы и заканчивая работой (в те времена, когда у него бывали рабочие коллективы). В восемнадцать он красил ногти в разные цвета и это считалось вызовом обществу. Приди он сюда с накрашенными ногтями, это бы считалось скукотищей. Они были накрашены у всех.
Слава смотрел на восемнадцатилетних мальчиков, девочек и небинарных персон, представляя, как они всю жизнь, с самого детства, ходили этой дорогой по радужной зебре, не осознавая своей привилегии родиться здесь, в месте, где их риск столкнуться с насилием из-за сексуальной ориентации или гендерной идентичности в десятки, если не сотни раз ниже, чем в большинстве стран мира. Он представлял, как их ровесники – точно такие же, едва старше Мики – ходили в России по разрушенным дорогам, возвращались домой в семьи, где их любили за что-то, а не вопреки, где они ложились спать под голос из телека, неумолимо борющийся за «традиционные ценности».
«Как это несправедливо, - думал он, - что кто-то палец о палец не ударил, чтобы получить свободу, а кто-то борется за неё всю жизнь».
Он, наверное, даже разозлился. Но потом вспомнил: «Я хотя бы не из Танзании» и уже разозлился на самого себя – за привилегии, которых нет у африканских детей. Неравенство – одна из худших болезней человечества: ты всегда кому-то неравен, а кто-то всегда неравен тебе.
Его тепло поприветствовали и утянули за круглый стол – играть в Диксит (аналог российского «Воображариума» с картами-картинками и ассоциациями). Когда он тасовал колоду, одна девушка, внимательно глядя на его руки, спросила:
- Это обручальное кольцо?
Слава опустил взгляд на пальцы. «Надо было снять», - подумал он.
- Да. Я вчера вышел замуж.
Все присутствующие за столом радостно протянули: «О-о-о» и «У-у-у» и, конечно же:
- Поздравляем!
Слава не считал правильным откровенничать с целой толпой незнакомцев, но был так раздавлен, что не сдержался от удрученного уточнения:
- Это была ошибка.
Восторженный гул мигом стих, сгущая за столом неловкую атмосферу.
- Давайте продолжим, - попросил Слава, возвращаясь к колоде с картинками.
Никто не стал расспрашивать его, что случилось и почему он совершил такую ошибку, но после игры один из ребят – темнокожий Рэй с местоимениями «он/его» – неожиданно предложил:
- Хочешь, я тебя накрашу?
- Чем? – не сразу сообразил Слава.
Рэй засмеялся:
- Чем захочешь. Я визажист.
Слава понял, что хочет. Очень хочет. Возможно, больше всего на свете.
Они, прихватив с собой три стула, сели в углу комнаты: на
