Совесть - Адыл Якубов
Писатель относится к порывам и запросам своих персонажей без предубеждений. Ему важно выслушать каждого, сравнить всевозможные резоны, проникнуть с поверхности фактов в их глубину. Возмущаясь ветреностью Саяры, Акрам саркастически одергивает себя: «Если тебе Саяра не по нраву, то почему в свое время не женился на той, которую тебе сватала мать? Она бы исправно готовила тебе обед, нянчила детей, охраняла бы твой покой и уют». По всей повести А. Якубова разлита ирония над готовыми рецептами, над спасительными панацеями. Не всякая традиция плоха, не всякая новация — благо? Тогда чего же проще — «хорошее надо взять, а плохое отбросить». Но, как замечает Тураб, «это просто сказать, а в жизни все получается иначе».
Ах уж эти альтернативы: сельское — городское, архаичное — современное! Ах эти категорические или — или! Они сплошь и рядом не приводят к истине, но затуманивают ее. А истина для А. Якубова слита с человечностью, с гармонией индивидуального и общего, с уважением к личности. И подлинны только такие нравственные ценности и решения, которые раскрепощают и возвеличивают душу, высвобождают созидательную, творческую энергию. К этим ценностям, к этим решениям идут и Саяра, и Хамида. Первая преодолевает искушения мнимой свободы от обязанностей, вторая порывает путы, которые лишали ее самостоятельности, обрекали на разлад с совестью.
Повесть «Птица жива крыльями», казалось, свидетельствовала о постоянстве интересов автора. Она закрепляла его репутацию исследователя современности, разведчика новых конфликтов. Как ни парадоксально, к историческому роману писателя тоже привела злоба дня. Дело в том, что на стыке шестидесятых — семидесятых годов развернулась дискуссия о судьбе книгохранилища Улугбека. По этому поводу в печати высказывались самые разноречивые толки. И, захваченный ими, А. Якубов намеревался создать чуть ли не приключенческую повесть об исчезнувших фолиантах, предложив свою версию событий. Однако в процессе работы титаническая фигура Улугбека оттеснила первоначальный замысел на второй план. Впрочем, отход от нынешней действительности был недолгим.
Опубликованный в 1977 году роман «Совесть» сохраняет в себе устойчивые генетические признаки прозы А. Якубова.
Как и прежде, художник создает прихотливую композиционную структуру, где у каждого персонажа есть своя сольная партия, где каждый поочередно попадает в фокус лучей.
Как и прежде, он равно внимателен и к событийной, и к психологической канве.
Как и прежде, увлечен расследованием случившегося.
Столь же очевидно пристрастие автора к определенному типу характеров. Подобно Муяссар из романа «Трудно быть мужчиной», Латофат жила книжными идеалами, романтизированными представлениями о людях. Черты другого героя книги, Эртаева, просвечивают в портрете преуспевающего дельца Джамала Бурибаева. Та же склонность к демагогии, та же обходительность, скрывающая волчью хватку. Есть свой «прототип» и у председателя колхоза Атакузы Умарова. Это Тураб из повести «Птица жива крыльями». Своенравный, властный, лукавый Тураб, который противоречивостью своих поступков озадачивал окружающих.
Однако, говоря о преемственности, я имею в виду не повторы, а углубление.
Роман «Трудно быть мужчиной» завершался поражением Эртаева. Провожая на фронт новобранцев, майор Клыч торжественно обещал: «Они будут добивать на фронте врага. Но и мы, их отцы, не будем сидеть здесь без дела. К их возвращению мы должны очистить наш воздух от карьеристов, стяжателей, которые присосались к советской власти, к партии… И мы это сделаем, обещаем это вам, сыновья!..»
Увы, собрат Эртаева Джамал благополучно вынырнул сухим из воды. Даже побывал в кресле замминистра. Да и теперь весьма влиятельная персона. Как-никак начальник республиканского управления «Сельхозтехники».
Концепция действительности в новом романе обрела многомерность, стала более трезвой и конфликтной.
Вспомним «Трудно быть мужчиной». Там картины военных лет лишь изредка перебивались отступлениями в прошлое персонажей. Причем самое близкое — в первые годы колхоза.
Хронологическое пространство «Совести» объемнее, вместительнее. Корни нынешних столкновений уходят в толщу лет. В скованности, подавленности Фазилат — отзвук потрясений войны. Ведь это тогда циничный Джамал Бурибаев обманом разлучил ее с любимым, растоптал веру в людей, в чистоту и добро. А профессор Нормурад Шамурадов? Еще в тридцатые годы он испытал предательские удары, нанесенные бывшим учеником Вахидом Мирабидо-вым. Она до сих пор памятна, эта крикливая статья под хлестким заголовком «Невежество или злой умысел?».
Отшумевшие, канувшие в небытие страсти? Однако Вахид Мирабидов по-прежнему процветает, по-прежнему выдает конъюнктурные поделки за фундаментальные научные открытия. Хотя и стал осторожнее, обрел респектабельность, академический лоск.
И не сегодня, не вчера началось противоборство Нормурада и Кудратходжи. Его исток — годы революции, когда сын бедняка и сын богатого торговца стали по разные стороны баррикады, его разгар — классовые битвы дней коллективизации. И теперь, обводя глазами скромную комнату профессора, состарившийся, спившийся, но ничего не забывший Кудратходжа насмешливо замечает: «Нормурад-ишан делал революцию, верой и правдой служил советской власти больше пятидесяти лет, и вот награда… За твою верную пятидесятилетнюю службу наградили этой сырой, хе-хе, кельей!..»
Кудратходжа оценивает смысл прожитого величиной материальных приобретений и утрат.
Нормурад — величиной и величием совершенного.
Герои узбекского писателя словно бы включаются в ту страстную полемику о предназначении человека, о целях самоосуществления, которую ведут в романе эстонца П. Куусберга «Капли дождя» Андреас Яллак и Эдуард Тынупярт, а в романе литовца М. Слуцкиса «На исходе дня» — Наримантас и Казюкенас. И так же, как там, точкой отсчета, критерием истины служат идеалы Октября.
Настоящее в «Совести» — это итог и рубеж. На его территории проблемы, унаследованные от минувшего, встречаются с нынешними, преломляются в них. Так повествование о современности насыщается чувством истории, выливается в разговор о движении народной судьбы.
В шквальные дни разносов и проработок, вызванных статьей Мирабидова, профессор Шамурадов узнает о существовании тогда еще малоизвестного ленинского документа — декрета об освоении Голодной степи: «Вот эта-то птица счастья, неожиданно прилетевшая от самого Ленина, и спасла его».
Стечение обстоятельств, конечно, случайное. Но сам эпизод из числа ключевых. Писатель неустанно поверяет мысли, побуждения, поступки персонажей ленинскими нормами, ленинскими принципами.
С отчетливой установкой на синтез связана в романе и масштабность изображения. А. Якубов стремится рассмотреть современность целостно,
