Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Он вертел свою ветку, потрагивая ее плотный кончик, и предвкушал, какие чудеса она будет творить внутри растленного "товара".
– Нечем! Нечем! – отвечали ему.
– Вон плащ ее! Порвите его на тряпки.
Три руки протянулись к отброшенному плащу Галь, но вдруг, как по указке, настала тишина. Четверо насильников застыли на месте. Им показалось, что неподалеку блеснули синие огоньки полицейской машины. Их горячие и потные от похоти полуголые тела мгновенно похолодели, стоящие члены сникли. Растерянно, как первоклассники, не сделавшие домашнее задание, они обменивались вопрошающими взглядами.
– Тебе не показалось? – спросил Авиу у Наора.
– Нет… Вроде нет… Какая падла это сделала? Может, Мейталь?
– А где Мейталь? – впервые за все это время огляделся Миха, и не увидел "королевы".
– Нет, не похоже… Нет, ребята, нам все привиделось. Нет никакой полиции. Иначе она уже была бы тут, – убеждал всех, и, прежде всего, себя, Наор, изо всех сил вглядываясь в мрак.
– А вдруг нам делают засаду? – сказал Миха.
Это случайное, произнесенное вполголоса предположение, вызвало невероятный эффект. Сообщники преступления разом похватали свои портки и принялись их напяливать. В трансе спешки и ужаса, они путали свои вещи с вещами других, застревали в штанинах и рукавах, чертыхались, и даже не вспомнили о кокаине, который должен был быть надежно спрятан в куртке Ицика. А тот, задыхаясь, все время тараторил:
– Бежим! Уходим! Все бросаем и уходим! Забудь о девке! Кинь ее! – обратился он к Авиу, который потянулся было к бесчувственной Галь. – Ноги в руки, и бежим! Наор, куда нам уходить?
– За мной! – скомандовал Наор, и шайку словно ветром сдуло.
Только когда они исчезли из поля зрения окончательно, Одед Гоэль вскочил, наконец, на ноги и очертя голову помчался к месту преступления.
У несчастного юноши было чувство, что его изнасиловали вместе с Галь. Он наблюдал этот кошмар ломая руки, глотая слезы и закусывая губы, боясь пошевелиться в своем укрытии. Ведь если бы он решился позвать оттуда на помощь, то точно больше никогда не смог бы протянуть Галь руку, ибо его уже не было бы на свете. Эти нелюди, эти твари, эта остервенелая стая волков уничтожила бы его не глядя. Любым способом! Поэтому, он, десятки раз умирая сейчас вместе с Галь, впитывая в себя каждый ее хриплый стон, лишь ловил взглядом все, что мог разглядеть из-за кустов. Он видел ее исхудавшее, но все еще прекрасное тело, ее расхристанную грудь, за одно прикосновение к которой отдал бы все, что угодно, ее промежность, доступ к которой был ему воспрещен, ее израненные ягодицы, которые, все же, трепетно поглаживал, когда обнимал ее, и ужасался вновь и вновь, твердя себе, что это сон. Он, наконец, увидал их воочию, но в нем не осталось ни одной сексуальной мысли. Ничего, кроме ожидания, чтоб это поскорей закончилось. И вот, убиваясь от сожаления, что не мог прекратить эту пытку раньше, он упал на колени перед возлюбленной, лежавшей голой в полном отрешении, сорвал искусанную повязку с ее рта, прижал ее к своей груди и разрыдался.
Очистившееся было небо вновь заволокли облака, из которых заструилась холодная влага. Дождинки, упав на нагое тело и запрокинутую голову Галь Лахав, освежили ее. Одед набрал их в пригоршню и смочил девушке лицо, заодно покрывая его поцелуями. Дождь, смешанный с его слезами, немного смыл слой земляной пыли, покрывавший лоб, щеки и скулы Галь. Она открыла глаза и недоуменным взглядом уставилась на бывшего друга, появившемся в такую страшную минуту.
– Это я, – успокаивающе сказал Одед. – Ты со мной. Все прошло, не волнуйся.
И, бережно, словно мать младенца, он поднял ее на руки, уложил на скамейку, и принялся одевать. Несмотря на то, что он сохранял предельную осторожность, чтоб не причинить девушке лишней боли, та испускала стоны при каждом прикосновении. Одед пытался заглушить их поцелуями и ласками, но Галь только все больше извивалась. Причем, ее движения не были движениями едва живого после изнасилования человека. Наверно, подействовали таблетки. Ее лицо вспыхнуло странным румянцем, глаза блуждали, неровное дыхание участилось.
– Где твоя мама? – спросил ее Одед, еще не зная, куда с ней податься: домой, в больницу или в полицию.
– Не помню, – сказала она, напомнив юноше тот случай, когда он никак не мог добиться от нее ответа, где она провела всю ночь.
– Что они тебе дали? – встревожился Одед.
Галь замотала головой, как в припадке. Одед Гоэль повторил вопрос, более настойчиво. Та же реакция. Нездоровые силы мало-помалу возвращались к девушке. Одед смотрел на нее в испуге. Он должен был немедленно что-то предпринять, но что?
– Тебе нужна помощь, – заявил он после долгих размышлений. – Поедем.
– Нет!!! – истерично вскричала Галь. Ею внезапно овладела паника, дикий страх, что ее обнаружат. – Нет!!!
– Да!!! – запротестовал Одед и властно протянул к ней руки.
– Кто ты такой?! – взорвалась та. – Откуда взялся? Мне не надо ничьей, ничьей помощи! Как ты смеешь решать за меня, что мне надо?
Она вскочила с места и попыталась бежать. Но ее вскипевшая было энергия оказалась обманчивой, и Галь рухнула ничком на мокрую землю.
– Караул! – все время твердила она, пробираясь ползком к проезжей части. – Караул!
Одед подбежал к ней, с силой поднял, обмотал ее, выпачканную в грязи, порванным плащом, обхватил рукой за талию и повел с собой. Галь попыталась сопротивляться, но у нее ничего не вышло. Тогда она, едва плетясь бок о бок со своим «спасителем», жалобно заголосила:
– Домой! Не в полицию! Только домой!
Одед молчал. Его знобило от нудного дождя, что струился на них с грязно-серых небес, и думал о своей оставленной в школе куртке. На мгновение его посетила идея вернуться вместе с девушкой в школу, прекратить карнавал, созвать друзей, учителей, все рассказать. Чтоб все увидели воочию, к чему привели их слепота и наплевательство. Но он не решился засветиться. К тому же, истошные вопли жертвы насилия "домой!" не давали ему покоя.
Словив такси, он затащил ее на заднее сиденье, сам сел спереди, и назвал ее адрес. Водитель, чувствуя, что с этой парочкой происходило что-то неладное, не задал им ни единого вопроса. Он поскорее их довез, деловито принял деньги у молодого человека и смотался.
Одед, еще раз бесполезно попытавшийся выяснить, где ее мама, пошарил у Галь в карманах, достал ключи, и поволок ее по лестнице на ее этаж. На каждой ступеньке девушку одолевали новые приступы хохота, которые отдавались зловещим эхом от стен пустой лестничной клетки, и приступы эти пронзали Одеда стрелами ужаса. Одной рукой с большим трудом удерживая Галь, он другой вставил ключ в замочную скважину, повернул его, и ввалился с ней в квартиру.
– Шимрит! – позвал он, но никто не отозвался. Дом был темен и глух, как могила.
Теряясь
