Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик
Маргарита Генриховна, словно вспомнив о чём-то важном, быстро пошла прочь. Её шаги гулко звучали в пустом зале. Приземистая полная фигура в нарядной телогрейке раскачивалась на коротких ногах.
Штыгин смотрел ей вслед и впервые почему-то испытал к этой женщине чувство жалости.
После урока Роман Андреевич должен был идти дежурить в столовую. Его пост уже не первый год был возле буфета.
Учителя постоянно жаловались на то, что не в состоянии управлять живой очередью, которая обычно превращалась в лернейскую гидру – стоило отрубить одну голову, и у буфетной стойки тут же появлялось две, пока вечно голодные дети и подростки не превращали половину столовой в кучу малу.
Буфетчица работала в режиме непрерывной контратаки, её брали числом, и следить за очередью не входило в её обязанности.
Учительниц слушали неохотно и лезли вперёд. Завучам обычно удавалось больше.
Штыгина тоже побаивались, и скоро от входа образовывалась ровная линейка голодающих, аппетиты которых сложно было удовлетворить. Дежурство в столовой означало, что учитель должен терпеть невыносимый шум, а потом с гудящей головой идти на урок.
Кроме того, дежурившие совсем рядом с едой учителя практически лишались возможности нормально пообедать, так как им не хватало на это времени. А особенно часто им приходилось разнимать драки.
В пару к Роману Андреевичу в качестве «поддержки» поставили учительницу английского языка. Самую скучную женщину, которую он встречал в своей жизни. Она постоянно жаловалась на неугомонные толпы учеников, а в перерывах между жалобами уныло молчала.
Большая перемена предстояла жаркая, потому что сегодня время обеда средней школы совпало с приходом младших групп. Шум стоял невообразимый. Малыши толпились в узких проходах, ожидая распоряжений классных руководителей, глазея на остывающий суп и не давая остальным пройти к столам. Начался изящный вальс между стульев школьниц с горячим борщом.
Но кого здесь уж точно не должно было быть, так это старшеклассников. Штыгин шагнул к одному из столов и зашептал:
– Андрей, что ты тут делаешь?
Он взглянул на значок на пиджаке сына:
– Ты ещё и дежурный сегодня?
Юноша перестал жевать рулет, кивнул и виновато уставился на отца.
– Пап, извини, я проголодался. Я не лез вперёд очереди, честно, просто нас отпустили пораньше с урока. Сейчас доем и займу свой пост.
– Ты всё знаешь сам. Чтобы тебя здесь не было через две минуты.
– Хорошо-хорошо.
Андрей уже набил рот и встал, как вдруг их внимание отвлёк резкий хлопок.
Когда Роман Андреевич приблизился к толпе, мгновенно образовавшейся в его отсутствие возле буфета, Емеля Колбасов с красным от негодования лицом уже отряхивал брюки.
– Роман Андреевич, вы видели?! Табакса пришёл сюда и за шиворот вытянул меня из очереди.
– Сейчас разберёмся.
Штыгин-старший с трудом продвигался через толпу. Он уже видел нависшего над буфетной стойкой одиннадцатиклассника Табаксу с дружком, нагло ухмыляющихся на замечания учительницы английского, и детей, вопящих и тычущих в них пальцами.
– Встали в одну очередь слева, – грянул на весь зал Роман Андреевич. – Тем, кто влезает справа, – ничего не достанется!
Часть школьников сразу перебежала в соседний ряд, чтобы не испытывать судьбу.
– Остальных это тоже касается!
Штыгин с грозным видом шагнул к стойке, и куча-мала полностью рассеялась. Только старшеклассники не обратили никакого внимания на учителя физкультуры.
– Выйди, пожалуйста, из очереди, – услышал Роман Андреевич гнусавый и неуверенный голос учительницы английского, которая чуть напирала на Табаксу, чтобы привлечь его внимание.
Парень нагло сделал вид, что не слышит. Тогда она осторожно взяла его за предплечье.
– Вы не имеете права ко мне прикасаться! – Губы старшеклассника расплылись в самодовольной улыбке. Он был под большим впечатлением от того, что за ним наблюдает полшколы.
– Сейчас не твоя перемена. – Учительница боязливо убрала руки и скрестила их на груди.
– Я куплю хот-дог и уйду.
– Нет…
Она снова попыталась приблизиться к нему, но Табакса на виду у приятеля, прыснувшего от смеха, сделал вид, что непреднамеренно пятится назад, отталкивая её спиной.
Зинаида Алексеевна охнула и отшатнулась. К этому времени учитель физкультуры только-только сумел приблизиться к стойке.
– Вы видели, Роман Андреевич…
Она побледнела, и лицо её застыло от такой дерзости.
Кровь ударила в голову Штыгину-старшему, он сжал кулаки и рванул вперёд.
«Он оттолкнул женщину. Унизил её перед всеми».
Учитель развернул парня здоровой рукой так быстро, что Табакса этого не ожидал.
– Выйди из столовой.
Его голос был похож на рычание.
Табакса стоял перед ним с наглыми горящими глазами, не желая уступать. От него разило дымом, и редкая бородка торчала обрывками стекловаты на щеках. Он был выше Романа Андреевича на полголовы и поэтому смотрел на него сверху вниз.
– Уберите руку. Вы не имеете права. Мой отец…
Штыгин почувствовал, как его пальцы наливаются силой праведного гнева. Это уже было с ним в другой гимназии, когда такая же шпана на его глазах оттаскала за волосы молодую девушку. В голове Романа Андреевича стремительно проносились возможные варианты действия. Пожаловаться классному руководителю – она, как всегда, отшутится. Пойти к директору – та напомнит, кто отец Табаксы. Остаётся одно: вышвырнуть его вон.
Но прежде чем он успел схватить старшеклассника за грудки, ему ясно представилось лицо Кайотова, который лебезил перед ним давеча утром.
«Он не первый и не последний, – понял вдруг Роман Андреевич, глядя в самодовольное тупое лицо подростка, стоящего перед ним. – Нужно просто дождаться, когда он уйдёт из школы».
Учитель физкультуры с шумом выпустил воздух из ноздрей и отступил. Сведённый кулак вновь превратился в
