Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик
Табакса торжествовал – он молча развернулся и снова занял место возле стойки.
Роман Андреевич застыл, всё ещё борясь с собой.
– Вы правильно сделали, что не распылились, Роман Андреевич, – шепнула дежурный учитель. – Не хватало ещё потерять работу из-за этого недоросля.
Недоросль тем временем выбирал себе угощение в буфете и был на голову выше всех, кто стоял в очереди.
– Папа…
– Ты ещё не ушёл? – Роман Андреевич был сейчас слишком разъярён, чтобы спорить с собственным сыном.
– Меня поставили дежурить здесь, в столовой.
– Так дежурь.
– Угу. Значит, мне можно выгнать этого кретина отсюда? Тебе правила запрещают хорошенько ему врезать, но я-то могу.
Роман Андреевич посмотрел на сына: желваки у того играли, глаза готовы были испепелить противника. Пусть он ниже Табаксы ростом, но зато шире в плечах и отжимается от пола куда лучше этого дохлого курильщика. «Как он на меня похож», – удивился вдруг Штыгин-старший.
– Даже не думай, – наклонился он к сыну и, облизав губы, добавил: – Хотя ты не представляешь, как мне хочется сказать тебе «действуй».
Табакса тряс деньгами перед носом у буфетчицы.
– Но неужели никто…
Юноша шагнул вперёд, весь напряжённый как струна.
– Нет, Андрей.
Отец схватил его повыше локтя и через мгновение почувствовал, как сведённый бицепс юноши расслабился.
– Я придумал, – произнёс вдруг Андрей с таким лицом, будто совершил мировое открытие. – Просто останови, пап…
– Кого остановить? – не понял Роман Андреевич.
– Не кого, а что. Останови торговлю.
Штыгин-старший взглянул на сына с уважением и, кляня себя за то, что ему раньше не пришла в голову такая мысль, быстро откинул складную стойку и вошёл в буфет.
Продавщица несколько сконфузилась от его визита и на мгновение перестала отсчитывать сдачу. Роман Андреевич что-то зашептал ей на ухо. Дети недовольно кричали, Табакса подозрительно сощурился, всё ещё сжимая в руках мятую купюру.
Затем буфетчица, женщина высокая, внушительных размеров и с громовым голосом, вышла в центр и, саданув кулаком по столешнице, крикнула:
– А ну тихо! Ввиду того что старшеклассниками нарушен устав гимназии, буфет на этой перемене закрыт для всех. Ясно?!
Эта новость подняла голодный бунт. Окошко, где давали горячие обеды, оставалось открытым, однако все приходили сюда, в буфет, за лакомствами, и лишение единственного удовольствия ещё на сорок пять минут казалось вопиющей несправедливостью.
На Табаксу и его приятеля посыпались обвинения, потом школьники осмелели настолько, что принялись скрытно награждать старшеклассников тычками, пинками и оплеухами, нанося удары и тут же прячась за спины друг друга.
Табакса огрызался, но, как исхудавший лев, отогнанный многочисленными гиенами, вынужден был отступить.
Он начал сыпать ругательствами на неизвестном языке, заходясь в злобе, как часто бывало с ним, когда он не получал того, что хотел.
У самого выхода зажатый толпой Табакса гневно оглянулся и встретился глазами с учителем. Роман Андреевич подмигнул ему, улыбнулся и, взяв с подноса хот-дог, с удовольствием откусил кусок.
Когда старшеклассников вымела из столовой живая река, буфет снова открыли.
Тамара
Они ввалились в квартиру, согнувшись пополам от смеха. Кто в очередной раз сморозил глупость и в чём заключалась шутка, девушка уже не помнила. Она вытерла выступившие слёзы краешком шарфа и скинула надоевшие туфли на каблуках.
Так всегда было после бала в честь последнего дня зимы – в голове всё ещё гремела музыка, тело чувствовало приятную усталость после танцев, а в животе, под диафрагмой, кто-то продолжал запускать салюты.
Мурат прошёл на кухню прямо в обуви и гремел там посудой:
– Куда вы спрятали графин с водой? И где мои любимые конфеты?
Судя по его голосу, он уже что-то жевал, взяв без спроса со стола.
– Ты в гостях, чудовище! Изволь снимать обувь, иначе моя бабушка тебя убьёт.
Мурат вышел в прихожую, разворачивая хрустящий фантик и давясь от смеха:
– Сейчас, я испугался, что она спрыгнет с холодильника и огреет меня скалкой. Если серьёзно, где она?
Он сделал самое постное лицо, какое мог изобразить. В руке у него был бокал, наполненный водой. Мурат осушил его с громким чмоканьем.
Тамара покрутила у виска:
– У неё сегодня ночная смена. Не ори на всю квартиру! Что у тебя там в бокале?
– Это вода, просто вода. Ты знаешь, я видеть не могу алкоголь после той экскурсии.
Он гримасничал и раскачивался как пьяный, хотя в бокале у него и вправду была вода. Признаться, он делал это довольно смешно и артистично.
– Поверить не могу, что согласилась составить тебе компанию на школьном балу.
– А я не могу поверить, что Тамара сегодня покорила танцпол. Почему ты раньше не танцевала, Тома?!
– Перестань.
Тамара ненадолго остановилась в прихожей, чтобы бросить короткий взгляд в зеркало.
Она не была красавицей, но у неё всегда был вкус. Свободное тёмное платье с открытыми плечами, немного косметики, подчёркивающей естественные оригинальные черты лица, – и неожиданно мальчишка превращался в молодую миниатюрную девушку. Возможно, есть прок в том, чтобы весь год носить один и тот же костюм, дабы сменить его в нужный момент на платье.
Она чувствовала, что и Мурат шутит только потому, что не знает, как нужно делать комплименты.
«Почему я танцевала? – думала она, глядя на своё лицо и не узнавая его. Девушка чувствовала странную радость, не связанную ни с каким особенным праздником или событием. – Откуда это?»
Тамара медленно провела рукой по коротким волосам: «Мне пятнадцать. Могу я один день в году не быть ворчащей старухой?»
Она танцевала и
