Шум - Рои Хен
– Просто чтобы ты знал, – говорит она Нимроду, – тебе лучше признаться, куда мы едем, потому что ты сказал, что это не пансионат, а когда окажется, что это пансионат, ты будешь чувствовать себя идиотом.
– Это не пансионат.
– А что? Палаточный кемпинг? Ты их ненавидишь. Ты боишься муравьев.
– Никаких палаток и муравьев.
Телефон наконец-то признал ее, и Ноа с невыразимым облегчением отдается ему. Там, в мире на ладони, все ждут только ее, делают ей комплименты и восхищаются самим ее существованием. Особенно сегодня.
Поздравления сыплются пачками, и, чтобы не испытывать терпение мужа, Ноа переводит телефон в беззвучный режим. Пиликанье сменяется вибрациями, несущими волны наслаждения.
Поздравляем, красавица!
Кудрявой лисе наилучшие пожелания!
С днем рождения, вечный двигатель тель-авивской мэрии!
В потоке формальных поздравлений есть и одно личное, от Дафны, лучшей подруги, занимающей должность старшей сестры, которой у нее никогда не было.
Если бы ты не родилась, я бы умерла. Сорок лет ты ходила по пустыне, теперь пришло время пить шампанское! Жду фото из мерзотного B&B!
Губы расползаются в улыбке, на круглых щеках появляются ямочки, которые делают ее такой очаровательной. Ноа приглаживает растрепавшуюся гриву, фотографирует себя с Нимродом в машине и подписывает: “Меня похитили!” Но, оценив себя на фото, решает не отправлять его.
– У меня брови как у моей матери, – жалуется она.
В ответ Нимрод давит на кнопку, и вода брызжет на грязное ветровое стекло. Дворники назойливо скрипят, как новые детские ботинки. Намек ясен, ее просят наконец оторваться от телефона и быть “здесь и сейчас” – со своим мужем, который устроил ей сюрприз на день рождения.
Она протягивает руку и пальцами перебирает волосы у него на затылке. Нимрод шумно вдыхает через ноздри, поджимает губы и слегка мотает головой. Его позвоночник натягивается струной. Это из их далекого прошлого – забытый брачный танец. Оба вслушиваются в монотонный скулеж дворников: вжи-ик и шлеп, вжи-ик и шлеп. Между бедрами у Ноа пробегает дрожь. Это телефон. И хотя пальцы Ноа продолжают щекотать затылок Нимрода, ее внимание уже не тут.
Кто стучится в ее виртуальную дверь? Гиди Лернер, с которым она впервые поцеловалась в восьмом классе и который с тех пор не пропустил ни одного ее дня рождения? Или, может, мама хоть в этот раз сподобилась написать что-то личное, вместо того чтобы слать ей стихи какой-то ирландской поэтессы, о которой Ноа никогда не слышала? Или что-то случилось с Габриэлой?
В последние месяцы им с дочерью трудно общаться дольше пяти минут. Когда-то целыми семьями жили в одной комнате, думает Ноа, а сегодняшние родители размышляют, удобно ли написать своему ребенку “Как дела?” или это будет воспринято как нарушение личных границ.
С восьми до четырех Габриэла в художественной гимназии, а потом в консерватории. Дома она или занимается перед уроком виолончели, или, измученная после урока виолончели, делает домашнее задание или готовится к какой-нибудь контрольной. Так не похоже на ее юность, где все время занимал бунт против мамы. Главным орудием бунта были отношения с мужчинами, которые сегодня, скорее всего, сидят по тюрьмам. В этом смысле виолончель лучше. Как же ей повезло с этой виолончелью!
Вчера похоронили мальчика из класса Габриэлы. Жуткая история. Утонул совсем недалеко от берега, похоже на самоубийство, но никто не знает наверняка. Габриэла сказала об этом от силы полслова, а все подробности Ноа узнала в родительском чате. Виолончель пришлась кстати, защитив Габриэлу от необходимости идти на похороны, она в это время выступала в филармонии перед известным японцем, имя которого Ноа не смогла запомнить.
Нимрод и Ноа сидели в зале и диву давались, какой взрослой выглядит их дочь, когда играет. На ее лице было какое-то незнакомое выражение – страсть, сосредоточенность и даже вожделение. Невозможно было узнать в ней девочку, которая живет с ними, чистит зубы и ест кукурузные хлопья, ту девочку, которая до сегодняшнего дня ни разу не оставалась ночевать дома одна.
Утром, когда Нимрод объявил: “На выходные мы уезжаем – сюрприз на день рождения”, Ноа перепугалась за Габриэлу. Она предложила дочери позвать в гости Соню, новую репатриантку, которой Габриэла помогает, но дочь ответила, что устала и не собирается даже вылезать из постели. С одной стороны, логично – она готовилась к этому мастер-классу больше полугода. С другой – в наши дни тебе не нужно вставать с постели, чтобы с тобой случилось что-то ужасное, а достаточно выйти в интернет.
Снова дрожь между бедрами.
– Секунду, это может быть Габриэла. – Ноа убирает руку с затылка Нимрода.
Только в день рождения: скидка 20 % на все товары (скидки и акции не суммируются)!
Сообщение от магазина нижнего белья, где она купила комплект из малиновых трусиков и лифчика, которые сейчас на ней. Много денег и мало ткани.
– Вспомнили после того, как я заплатила полную цену, – бормочет она и снова тянется к затылку Нимрода, но тот уворачивается и выключает дворники.
Нельзя сказать, что стекло стало хоть немного чище.
Ноа считает секунды и, когда доходит до девяти, спрашивает:
– Когда мы приедем?
– Уже близко.
– Хочу заявить для протокола, что после восемнадцати лет вместе ты меня уже ничем не удивишь.
Нимрод молчит.
– Ты чего? Обиделся?
– Добавь в протокол, что после восемнадцати лет вместе ты все еще можешь меня обидеть.
Но Ноа чувствует, что обижаться должна она, ведь это ее, считай, силой увезли с праздника, от толпы, осыпающей ее смайликами, цветами и крутыми фотками именинницы. Вместо всего этого она пристегнута ремнем безопасности к простуженному “мини-куперу” на пути в никуда, а ее похититель – настолько чувствительный парень, что у него разбивается сердце каждый раз, когда она бросает взгляд на свой телефон. Ей хочется наказать Нимрода – замолчать до самого конца поездки, но она знает, что так долго не выдержит.
Однажды ее пытались завербовать в Моссад. Эту историю Ноа, когда выпивает, любит рассказывать на вечеринках. И пусть ей никто не верит, это реальная история. В армии она служила в разведке, и командир как-то отвел ее в боковую комнату,
