Индекс Франка - Иван Панкратов
— О том, что при хорошем начальнике можно бухать? — осторожно уточнил Москалёв.
— О том, как наше начальство вместо того, чтобы быть буфером между нами и пациентами, волю этих пациентов исполняет, как свою, — сурово ответил Платонов, не расслышав шутки в голосе Михаила. — Пациент всегда прав. А мы должны принять к сведению и поступить, как в таких случаях поступают в армии. «Разберусь, как следует — накажу, кого попало». Помните, Алла нам на какой-то недавней конференции про гинекологов рассказывала?
— Я ж не хожу на них, у меня льготы, можно за буйки заплывать и на совещания не ходить, — пожал плечами Лазарев. — И что там?
— Да ничего особенного. Просто во время осмотра одной из пациенток — на кресле, всё как положено, руки по локоть в деле, — наша Сапожникова спросила у своей медсестры, где та купила осенние сапоги. Это как монтажник, например, менял бы колесо у вас на машине и попутно спросил, во сколько сегодня «Адмирал» играет. Ничего особенного.
— Ну да, — согласился Алексей Петрович. — Только чувствую, что сейчас ты меня удивишь.
— Ещё бы, — развёл руками Виктор. — Пациентка молча сползла после осмотра на пол, оделась, ушла и быстренько написала жалобу в горздрав. Мол, доктор Сапожникова, находясь при исполнении и будучи погруженной… Вы поняли, куда — там по тексту очень неплохая трактовка, высокохудожественная. И вот вместо того, чтобы в этом погружении полностью отдаться своей специальности, она посчитала возможным задать вопрос об осенних сапогах. Я думаю, если бы она про шубу спросила или про машину — вообще бы пациентку разорвало от возмущения.
— Хорошо, что у нас в операционной камера звук не пишет, — потянулся Москалёв и встал с дивана. — А то нас бы никто не понял.
— Уверен, что не пишет? — глядя снизу вверх, спросил Платонов. — А то мы все в это верим и такое там порой… И не только про шубу и машину.
Михаил на мгновенье замер, оценивая сказанное Виктором, потом перевёл взгляд на Лазарева. Тот пожал плечами.
— Да ну вас, — махнул рукой Москалёв. — Даже если и пишут — кто всё это слушать будет? И где такие объёмы хранить?
— Пациенты, — пояснил Виктор. — Скоро они будут просить себе записи операций. Чтобы убедиться, что всё прошло нормально; что из них «чёрные трансплантологи» в твоём и моём лице не достали, например, почку. Они потащат запись к адвокатам, и пошло-поехало…
— Ладно, пойду заявление писать, — поднялся с кресла Лазарев.
— Какое? — в один голос спросили Виктор с Михаилом.
— Увольняться, — пояснил Алексей Петрович. — Мне теперь в операционной что, анекдот не рассказать и к медсестре не прижаться? Да нахрен такая работа нужна. Балашов — так тот вообще повесится со своим чувством юмора. Он же молчать не может.
Лазарев в шкафу с верхней одеждой пошарил в карманах своей крутки, достал сигареты и вышел на улицу. Платонов взял пульт, чтобы пощёлкать каналами, но за окном раздался неприятный отрывистый звук, всегда означающий лишь одно — отдых закончился.
Потому что «Скорая».
Лазарев не успел покурить. Он вернулся практически сразу, держа в руках зажжённую сигарету и затушил её в горшке с цветком.
— Две машины, — коротко бросил он. — Может, и с того пожара, про который я читал.
Но он ошибался.
Когда по пандусу закатили первого пациента, Платонов вышел в коридор, принял от врача бригады документы, молча расписался, так сказать, в получении — но врач попросил каталку дотолкать чуть дальше в коридор, не задерживаясь у входа. Виктор посмотрел поверх голов сестёр и санитарок на улицу — и увидел, как везут второго. Точнее, вторую.
Тут уже вышел Лазарев, так и не положивший на стол зажигалку. Платонов, глядя на него, развёл руками — мол, надо сортировать.
Следом привели третью. Под руки, но хотя бы своим ходом. Посадили на стульчик у сестринской, на колени поставили хозяйственную сумку с торчащими из неё рукавами цветастых халатов. Со взъерошенными волосами, закопчённым лицом и плывущим взглядом она напоминала персонажа из «Маски-шоу», пережившего взрыв.
Увидев, как её ведут, Виктор понял, что чувствует женщина, рожая тройню. Ей показали первого, спустя минуту удивились: «Ой, ещё ножка…», дали потрогать второго, и она уже выдохнула, попыталась даже сознание потерять, а тут вдруг: «Ого, смотрите, ещё!» — и снова лезет…
Третья пациентка для их маленького коридора была уже просто перебор. Лазарев оглянулся и махнул рукой. Из ординаторской вышел Москалёв, на ходу доставая из кармана шапочку и маску.
Врач второй бригады протянул Платонову остальные бумаги на своих двух пациентов.
— Это вообще что? — спросил Лазарев, глядя на происходящее. — Пожар? Не очень похоже.
— Мама, — махнул в сторону сидящей у стены женщины врач бригады. — Папа, — указал потом на первую каталку, — и дочка. Самогонный аппарат рванул.
Москалёв уже смотрел мужчину, которого завезли первым. Красное, в пузырях лицо, не заметные за отёком глаза, руки в лохмотьях эпидермиса. Под одеяло заглядывать в коридоре не хотелось.
— Что с моими?.. — шепнул отец семейства. — Дочка там… как?
С дочерью было похуже. Всё, как у отца, но было видно, что пострадала шея, грудь, ноги. Мама у стены обводила всех каким-то ошалелым непонимающим взглядом и пыталась встать, но у неё не получалось. В итоге она просто уронила на пол сумку и привалилась к стене.
— Взрыв был в закрытом помещении? Сознание теряли? Головой или животом ударились? — спрашивали Москалёв и Платонов у пациентов. Лазарев приподнял одеяло у отца, заглянул, покачал головой.
— Реанимация идёт?
— Уже позвонили, — сказала Инга, дежурная сестра.
— Свободны только два клинитрона, — машинально прокомментировал Платонов. — Но с матерью, похоже, не всё так плохо, может, ей и не понадобится.
Лена уже побежала в операционную готовить растворы и перевязку. Виктор увидел, как в конце коридора появились два анестезиолога — Балашов сразу принялся готовить наркозный аппарат, а Кириллов быстрым шагом продолжил идти в сторону каталок с пациентами.
— Кого первого? — спросил он, подойдя вплотную.
— Дочь берите, спасайте, — прохрипел отец. — На меня не смотрите, нормально со мной будет…
— Мы сами решим, — нетерпеливо отмахнулся от него Кириллов. — Что это было вообще?
— Самогонный аппарат… — говорить ему сухими, опухшими губами было тяжело. — Старый, дедов ещё. В подвале. Мы там с женой были, а Светка спустилась зачем-то, подошла ко мне, и оно рвануло. Получается, дочь на себя всё приняла, меня прикрыла. А мать далеко стояла… там и огонь, и какие-то брызги горячие…
— Дебилы, — коротко сказал Кириллов. — Полные магазины бухла, так нет же…
— Своё, знаете, оно… — попытался вставить отец, но его уже никто не слушал — каталку с дочерью прокатили мимо вдоль стены в сторону операционной.
— Оформляйте истории, — сказал Инге Лазарев. — Студентки пусть с вещами разберутся. Мать в перевязочную, уложить там на кушетку, раздеть. Похоже, с ней действительно повеселее всё.
Две студентки на подработке, перекрывающие вакантные смены, под руки взяли мать семейства. Та, шатаясь, встала, попыталась поднять сумку, но у неё не получилось.
Виктор не стал смотреть, чем кончится её дорога в перевязочную — он был уверен, что девчонки вдвоём точно не уронят пациентку посреди коридора. Одна из студенток занималась айкидо, вторая играла в сборной университета по баскетболу — они могли донести её на руках даже до операционной.
К тому времени девушке уже дали кислород. Балашов задал ей несколько дежурных вопросов, Кириллов быстро готовил набор для установки катетера, Лена раскладывала на своём столике салфетки разных размеров, инструменты, наполнила лоток коричневым коктейлем из хлоргексидина и бетадина. Платонов с Москалёвым оделись, натянув нарукавники и фартуки, встали возле каталки в ожидании команды. Лазарев поправил свет и занял такую позицию, чтобы ему было видно максимально много.
Кириллов подшил подключичный катетер, установив его буквально за тридцать секунд. Он ещё не завязал узел на лигатуре, а Варя уже ввела всё необходимые препараты, Балашов сунул ларингеальную маску, подкрутил что-то на аппарате.
— Вы начинайте потихоньку, — спустя несколько секунд сказал он. — И не забывайте, что в коридоре ещё как минимум один клиент. Вы там его обезболили?
— На «Скорой», — сказал Москалёв, разрезая на девушке футболку, в области шеи ставшую лохмотьями. — Мокрую
