Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
Сэнди была ошеломлена новостями о сексуальной жизни самого дорогого жеребца Соединенных Штатов.
– Разве ты не слышала? – спросила я ее. – Наверняка про это говорили во всех новостях.
– Нет! – отозвалась Сэнди, яростно начищая до блеска плиту и глядя по сторонам – нет ли в ресторанчике кого-нибудь еще, кроме нас. Но никого не было. Я всегда заходила сюда в половине одиннадцатого – это было не самое подходящее время для хот-догов, но я старалась, чтобы мы с Черепашкой питались два раза в день.
– И как тебе здесь работается? – спросила я ее однажды. В витрине уже пару недель висело объявление «Ищем сотрудника».
– Ой, замечательно! – ответила она.
Да уж, не сомневаюсь! Таскать по ресторану подносы с чили-догами «Тройная Корона» и бургерами «Твоя ставка» и выпроваживать алкашей и нищих, которые объедают со столов пакетики с растительными сливками – работа мечты. На вид ей было лет четырнадцать.
– Приходи к нам, – сказала Сэнди. – Ты из Кентукки, тебе вряд ли откажут.
– Почему бы и нет, – кивнула я.
Она что, думает, что я генетически запрограммирована курицу жарить?
– И сколько здесь платят?
– Три двадцать пять в час. Плюс бесплатно еда.
– Совсем забыла – у меня же ребенок, – опомнилась я. – Придется платить кому-нибудь, чтобы с ней сидели, больше, чем я смогу здесь заработать.
– Да это не проблема! – воскликнула Сэнди. – Можно оставлять ее в детском центре. Я так и делаю.
– А у тебя есть ребенок? – спросила я.
– Ну да! Мальчик. Ему почти два года.
Я-то думала, Питтмэн – единственное место на Земле, где обзаводятся детьми до того, как выучивают таблицу умножения. Я спросила Сэнди, что такое детский центр.
– Он бесплатный! – ответила она. – Это такое место в торговом центре, где за твоим ребенком присматривают, пока ты ходишь по магазинам. Но они же не знают, где ты на самом деле! Понимаешь? Главное – появляться каждые два часа, чтобы они думали, что ты покупательница. Я так и поступаю, когда у меня перерыв. Пятый автобус идет отсюда прямо до торгового центра. Или прошу съездить кого-нибудь из друзей. Людям, которые там работают, без разницы. Представь – там у них миллиард детей: ходят, ползают, играют. Откуда им знать, где чей ребенок и кто чья мать?
Говоря это, Сэнди вставляла маленькие белые корзиночки с цветной капустой, измельченной морковью и нутом в специальные углубления на стойке с салатами – приближалось время, когда люди повалят в ресторан на ланч. По какой-то странной прихоти на льду, который должен был держать салаты в холоде, был разложен искусственный виноград.
– Я съезжу и посмотрю, что там и как, – сказала я, хотя уже примерно представляла себе, что это за местечко.
– Если поедешь прямо сейчас, может, проведаешь и моего мальчика? – попросила Сэнди. – Его зовут Сиэтл. Я уверена, что он там один с таким именем. Просто посмотри, все ли с ним в порядке, хорошо?
– Сиэтл? Это в честь Сиэтла – города в штате Вашингтон?
– Нет, в честь Сиэтла Слу, знаменитой скаковой лошади. Он светленький, ни с кем не спутаешь. Похож на меня, только волосы светлее. Да, в этом центре нужно, чтобы ребенок умел ходить. Твоя дочка ходит?
– Конечно, ходит, – ответила я. – Когда есть куда пойти.
Стебель сельдерея выпал из корзиночки. Сэнди подняла его с пола и откусила кусочек.
– Я же не могу теперь с чистой совестью скормить его посетителю, – сказала она.
– Да не смотри ты на меня так! – отозвалась я. – Мне-то что? Можешь съесть хоть весь сельдерей, да еще эти искусственные виноградины. За три двадцать пять в час – имеешь право.
С минуту Сэнди задумчиво жевала зеленый стебель. Ее ресницы, накрашенные голубой тушью и слипшиеся, торчали в разные стороны, как цветочные лепестки.
– Ты знаешь, твоя девочка совсем на тебя не похожа, – сказала она после минутного молчания. – Не в обиду будь сказано. Но она очень миленькая.
– Она мне не дочка, – объяснила я. – Просто так получилось. Мне ее навязали.
Сэнди, замерев на мгновение, внимательно посмотрела на нас. Щипцы для салата зависли в воздухе.
– Очень хорошо понимаю, – сказала она наконец.
4. Таг-Форк
Миссис Логан – бабушка Лу Энн – и новорожденный младенец спали в большой комнате. Жара стояла невероятная, и шторы на окнах были задернуты. Последние две недели бабуля Логан топала по дому, постоянно задергивая шторы, которые Лу Энн только успела распахнуть, пока та наконец не сдалась, и теперь они проводили дни напролет в тускло освещенном полумраке.
– Можно подумать, тут кто-то умер, а не родился, – продолжала слабо возмущаться внучка.
Бабушка же заявляла, что январь выдался неестественно теплый и, если малыша не оградить от жары, он вырастет слабым и болезненным.
Проснувшись, бабуля Логан принялась отрицать, что вообще спала. Она просто дала глазам отдохнуть перед путешествием в Кентукки – все-таки три дня дороги! Да еще на автобусе.
На кухне Айви Логан и Лу Энн паковали в бумажный пакет бутерброды с болонской колбасой и желтые яблоки. Отдельно уложили термос с холодным чаем. Айви, с ее массивными руками и животом, укрытым передником, производила впечатление непререкаемого авторитета – даже здесь, на кухне в доме дочери, где все ей было незнакомо. Себе под нос она монотонно бурчала стих из религиозного гимна: «все грехи и печали наши снесем…», чем достала Лу Энн настолько, что та готова была закричать.
Лу Энн отбросила со лба упавшую прядь влажных светлых волос и сказала матери, что будет очень рада, если та останется еще на несколько дней. Каждый раз, когда Айви смотрела на нее, Лу Энн будто видела в ее взгляде темные усталые круги под собственными глазами.
– У тебя даже минутки не было, чтобы пообщаться с Анхелем, – сказала она матери. – У него во вторник выходной. Мы можем взять машину и куда-нибудь поехать. Как-нибудь поместимся. Или я останусь с Дуайном Реем, а вы поедете без нас. Так же нельзя – в кои-то веки приехать, из такой дали, и ничего не увидеть!
К удивлению Лу Энн, Анхель согласился вернуться на время, пока в доме будут гостить ее мать и бабушка. Лу Энн трудно было говорить с
