Девушка по имени Йоханан Гелт - Алекс Тарн
Это была свадьба. Настоящая свадьба. Принято считать, что каждая девочка мечтает о настоящей свадьбе. Понятия не имею, так ли оно в действительности, но в отношении меня – верно на все сто. Я мечтала, даже очень мечтала о свадьбе со всеми ее непременными причиндалами: сотнями гостей, фотографами, празднично украшенным залом, серебром на столах – и, главное, с платьем. Да-да, с ослепительно-белым платьем невесты, то есть меня. Эта белизна казалась мне чрезвычайно важной – возможно, потому что в моем непосредственном окружении господствовала грязь. Грязь улиц, грязь языков, грязь домов, мерзкая и безжалостная человеческая грязь. Мой первый муж Мени Царфати начал наш «роман» с изнасилования; хотя, думаю, если бы я потребовала сыграть «настоящую свадьбу», он бы не стал возражать. Но я не захотела: белоснежное платье невесты несовместимо с грязью насилия. Поэтому мы провернули свое бракосочетание, что называется, по-быстрому.
Потом появился Мики и вытащил меня из грязи. С ним тоже не получилось свадьбы – вообще никакой. Он просто объявил мне, что мы женаты, вручив при этом выправленные задним числом документы с новым именем и новой биографией. С его точки зрения, свадьба была излишней формальностью, обременительной и нелепой. И я снова не стала настаивать. Но мечта… мечта никуда не делась. Детская мечта, оставшаяся мечтой, – это как кенгуренок, цепко держащийся в кармане материнской души. Всякий раз при виде свадьбы меня охватывает странный трепет, и я не могу оторвать глаз от белого платья не-весты.
Всякий раз… – но раздавшийся прямо над моим ухом грубый рык мегафона, как грубый пинок под зад, вернул меня к грубой реальности. «Очнись, дура! – рычал мегафон. – Ты не там, на ступеньках, в белом платье, в окружении завистливых подруг и детей, забрасывающих тебя цветами. Ты здесь, в шеренге дебильных старых дев и трюхнутых молодых идиоток, а на твоей дурной башке – то, чье название неприлично произносить вслух! Как ты сюда попала, зачем, почему?»
Но, конечно, на самом деле мегафон изрыгал совсем другие слова.
– Долой буржуазный институт брака – основу патриархального угнетения! – проорала Менструаза Саган. – Долой капиталистическую семью – могилу женского равноправия! Брак – наш враг!
– Брак – наш враг! – хором повторили камрадки. – Брак – наш враг!
Свадьба, застряв на ступеньках, растерянно взирала на нашу орущую фиолетовую банду сумасшедших. Внутри кирхи еще оставалось довольно много гостей, но они не могли выбраться наружу, потому что вышедшие раньше опасались спуститься на площадь, а небольшая паперть просто не вмещала всех. Стоявший справа от жениха коренастый парень шагнул вперед. Взятый напрокат фрак сидел на нем, как скрипач на тракторе.
– Полиция, сделайте что-нибудь!
Менты даже не шевельнулись. По арене творящегося безобразия свободно двигались теперь только фотографы и телеоператоры: искали ракурс, заходили справа, заходили слева, приседали, вставали на цыпочки.
– Семья, семья, семья! – завела Менструаза.
– Муж насильник, жена свинья! – дружно откликнулись камрадки. – Брак – наш враг! Жена свинья!
Невеста потянула новообретенного спутника жизни назад в кирху. Не знаю, что я сделала бы на ее месте. Под венец обычно идут без огнестрельного оружия. Наверно, выломала бы доску из ближайшей скамьи и пошла бы косить сплеча. Девушки из Джей-Эф-Кей не любят, когда пачкают их заветную мечту. По-моему, коренастый парень испытывал что-то подобное. Возможно, он был влюблен в невесту – говорят, это распространенное явление среди свидетелей жениха. Во всяком случае, сравнение со свиньей задело его не на шутку. Если бы не менты, парень уже давно бы выбил у Менструазы ее чертов мегафон.
– Заткнитесь, мерзавки! – прокричал он, вырываясь из полицейских рук. – Сумасшедшие недотраханные коровы! Заткнитесь!
И тут… тут произошло нечто совсем невообразимое. Меня трудно потрясти гадостями – уж больно много их я повидала за свою недлинную жизнь, но эта гадость была одной из самых гадких. В свадьбу полетели комья грязи. Лишь тогда я поняла, зачем камрадки принесли с собой термосы с широким горлом – из тех, в каких берут горячую пищу на пикники. Только тут речь шла не о пище, а о грязи – жирной, густой, омерзительной. Не знаю, что они туда намешали – возможно, свиное дерьмо, потому что вонь стояла нестерпимая.
Первый грязевой снаряд прилетел прямиком на белую манишку коренастого свидетеля. За ним – еще и еще комки. Я не видела, куда попало большинство из них: мой взгляд был прикован к белому платью, к расплывающемуся на нем отвратительному пятну. Сволочные анархо-феминистки осквернили платье невесты, осквернили мою детскую мечту. Если бы это продолжалось чуть дольше, я, наверно, набросилась бы на них. Я обломала бы древки черно-фиолетовых флагов об их костлявые спины. Я запихнула бы мегафон Менструазы целиком в ее поганую глотку. Но, к счастью, гости опомнились раньше, чем прошло мое остолбенение.
Яростно взревев, свадьба устремилась в атаку. Парадные костюмы и выходные платья в едином порыве ринулись на фиолетовых гряземетательниц – и в момент прорвали слабую полицейскую цепь. В воздухе замелькали кулаки, по мостовой, целуя ее гипертрофированными большими и малыми губами, покатились наши постыдные «шапки», истерически завизжал и смолк мегафон. Думать о каком-либо сопротивлении не приходилось: наверно, так стая разъяренных баварских вепрей штурмует чересчур самоуверенных охотников. Чудом увернувшись от когтей и клыков одной из белокурых кабаних, я отскочила в сто-ронку.
– Отступаем! Отступаем! – кричали фиолетовые.
Ясное дело, отступаем – вернее, бежим… вопрос только – куда? Анархистки спасались врассыпную, без какого-либо конкретного направления. Фургоны уехали с площади сразу после высадки и теперь, видимо, ждали в каком-то условленном месте. Но где? Мне совсем не улыбалось остаться одной, без денег и документов, на растерзание жителей городка, чьего названия я даже не знала. Еще разок увернувшись от чьего-то кулака, я приметила убегавшую Менструазу Саган и бросилась вслед за ней. Сначала нас разделяло метров тридцать, но анархистка мчалась быстрее зайца и постепенно увеличивала разрыв. Успешно миновав открытое пространство, Менструаза скрылась за домами прилегающей к площади улицы. К счастью, я успела заметить, где она потом завернула за угол, и, прибавив шагу, выскочила на перекресток.
Картина, представшая моим глазам, наверняка понравилась бы тем, кто считает наказание непременным следствием гадости, сотворенной человеком – даже когда он именует себя анархо-феминисткой. На проезжей части посреди переулка давешний коренастый свидетель методично хлестал по щекам коленопреклоненную Менструазу. Забрав в кулак ее скомканную на груди фиолетовую футболку, он удерживал бедняжку в таком положении, а другой рукой отвешивал размашистые оплеухи – справа налево, слева направо и снова справа налево… Маленькая голова анархистки безжизненно болталась из стороны в сторону: коренастый явно выбил оттуда все мысли – если, конечно, они водились там изначально. Я приблизилась к месту казни, все еще смутно представляя себе, как следует поступить в такой неоднозначной ситуации.
– Эй! Хватит! Оставь ее! – это вырвалось у меня само собой.
Мужчина не должен бить женщину – даже когда она именует себя вагинеткой и сует голову в модель собственных гениталий. Коренастый повернулся ко мне, расплылся в ухмылке и призывно махнул рукой: мол, давай подходи, отвешу и тебе. Я остановилась в нескольких шагах, и, чтобы не упустить новую добычу, он для верности широко растопырил свои грабли. Для этого ему пришлось отпустить Менструазу, но она не пустилась наутек, как я надеялась, а завалилась набок и осталась лежать. Сукин сын оглушил ее до потери сознания.
– Хватит! – повторила я. – Она получила достаточно. Оставь ее и уходи. Хватит!
Слова были английскими, но коренастый ответил по-немецки. Он ответил одним из трех слов, которые были мне хорошо знакомы из фильмов о Катастрофе: «ахтунг», «хальт» и «юде». Первое из них уже поразило мой нежный слух прямо в мюнхенском аэропорту – там с него начинались едва ли не все объявления диктора. Теперь пришла очередь второго.
– Хальт! – скомандовал коренастый и двинулся вперед. – Хальт!
Это покончило с моими последними сомнениями. Дурак ждал, что добыча попытается оббежать его слева или справа, но я шагнула прямо в его объятия. Удар моего боевого ботиночка с титановой накладкой пришелся
