Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Он хотел было сейчас же так и поступить, но внезапный яркий проблеск разума его остановил. Оторопевший юноша схватил с тумбы стакан воды и опорожнил его одним глотком. Боже мой, он рехнулся! Какой невероятной глупостью он занимался целую ночь! И из-за чего? Из-за того, что к нему приходил Одед с совершенно нереальной, не входящей в его намеренья просьбой? Если он все объяснил этому рыцарствующему чудаку одним коротким предложением, то как же он не повторил его самому себе?
"Идиот, что я делаю?" – промелькнуло в словно налитом свинцом мозгу Шахара. – "Ведь у меня же есть Лиат! Даже если бы и не Лиат, я и не подумал бы вновь тосковать по пьянице и дебоширке, и, тем более, рассматривать возможность вернуться к ней".
Он на мгновение посмотрел на себя в зеркало и судорожно рассмеялся. Вид его напоминал вид пациента психбольницы: бледный, взъерошенный, с расширенными от бессонницы зрачками, с кругами под нижними веками и закоченевшими, непроизвольно трущимися друг о друга руками. Ступни его тоже застыли и покрылись легкой грязью от хождения по полу босиком. Ему стало страшно. До такой степени, что он инстинктивно закрыл свое отражение ладонью. С него сполна хватило в эту странную ночь и в предшествующий ей вечер.
"Спать, спать, наконец! К черту все и всех, – сказал он про себя, – и Галь, и Одеда, и всякую чушь, что перепортила мне нервы! Хорошо, что на завтра у меня еще есть больничный, и я смогу нормально отдохнуть!".
С этой мыслью он юркнул в кровать и забылся.
Впрочем, Шахар проснулся довольно рано: в десять часов утра. Горячий душ вернул ему его обычный вид, крепкий кофе помог взбодриться. И начался новый рутинный день, на протяжении которого он вел себя как обычно: читал, готовился к вступительным экзаменам, ел, пил и не вспоминал о Галь. После обеда пришла Лиат, и они вдвоем уселись смотреть сериалы по телеку. Только в голове у юноши осталось какое-то облачко, которому не было определения. Возможно, это было одно из тех небесных облаков, которые меняют свою окраску в зависимости от времени суток.
Глава 15. Маскарад
Когда Шимрит Лахав узнала о том, что ее Галь все-таки выгнали из школы, между матерью и дочерью началось что-то страшное. Прежде всего, с Шимрит случилась истерика.
– Как?.. Мерзавка, как ты допустила, чтобы после всех разговоров и предупреждений тебя вышвырнули словно драную кошку? – исступленно закричала она на безмолвную Галь. – Дрянь такая! – И, противореча самой себе: – Как? Ты – девушка с хорошим воспитанием, хорошей внешностью, хорошим образованием! Почему ты ведешь себя, как шантрапа? Почему довела до такого позора? Как тебе самой не стыдно? Не противно? Не жалко своего будущего? – Шимрит замахнулась на Галь рукой и почти ударила ее по щеке, как в тот раз. После чего, сделав судорожный вздох, со спокойствием обреченного, заявила ей: – Не вздумай больше обращаться ко мне! Слышишь? Ни по одному вопросу! Больше я не вникаю в твои сумасбродства. Делай что хочешь! Ищи работу, живи у своего отца, уезжай из страны… К черту! Я сделала для тебя все, что смогла. Мой материнский долг перед тобой выполнен полностью. Теперь, ты почти совершеннолетняя, вот и решай за себя сама, – заключила она с цинизмом. – Оставайся по жизни никем и ничем, так же, как я. Может, лет через десять возьмешься за голову, но уже будет поздно.
Впрочем, Шимрит попыталась в тайне от дочери выяснить у Даны Лев, возможно ли было еще восстановить девушку в школе, дать ей еще один маленький шанс. Хоть под залог. Но Дана Лев как раз была больна гриппом и сиплым голосом попросила Шимрит больше не беспокоить ее по этому вопросу. У лишенной последней надежды Шимрит не нашлось возражений.
С тех пор мать и дочь практически перестали общаться, и жили под одной крышей как чужие. Поначалу, Галь приглянулся их новый распорядок дня. Она расчитывала на то, что по утрам и в первую половину дня, пока мать отсутствовала дома, она сможет высыпаться, а по вечерам – убегать на свои похождения. Таким образом, они почти не будут пересекаться, и некому будет одним своим видом выражать ей упрек за ее попытки бегства от страданий.
Но, как назло, ничего из этого не осуществилось, так как Наор куда-то исчез. Его больше нельзя было застать по телефону ни в одно время суток. Также до него, видимо, перестали доходить сообщения Галь, – сначала словно деловые, затем тревожные, и, наконец, умоляющие. Ведь та доза кокаина, которую он дал ей на задворках дискотеки, неумолимо иссякала, и бедняжке приходилось экономить каждый грамм. Она понятия не имела, чем объяснить такой поворот событий, и содрогалась при одной лишь мысли, что вскоре ей придется переносить небывалые ломки.
Что делать? Идти домой к Наору она стеснялась. В школу?… Нет, ни за что! Позвонить Мейталь, что ли?
Один раз девушка, в отчаянье, так и сделала, но и Мейталь не ответила ей на звонок. Эти двое как будто сговорились разом отвернуться от нее, перекрыть ей дыхание. Ведь проклятый кокаин и стал теперь ее единственным дыханием!
Так, умирающей от беспокойства и недомоганий Галь все-таки пришлось делить дом со своей хмурой и разочарованной матерью. Обе они проводили время каждая в своей комнате, и даже питались по отдельности. В первое время, когда в Галь еще жила надежда выловить сукина сына Охану, она держалась независимо и гордо. Когда же в заветном пакетике остались считанные граммы, сохранившиеся ценой ее страшных усилий над собой, и ее тело стало жалобно стонать, она почувствовала, что была готова сломаться и во всем признаться Шимрит. Особенно тяжко стало ей тогда, когда пришла почта из страховой компании, требующая денежной компенсации за поломку машины директора ее школы. Для Галь, принявшей эту почту, это было как будто посланием из прошлой жизни. Кипя от ненависти к школе, к директрисе, видимо, собравшейся ее доконать, и к собственной судьбе, она разорвала и выкинула письмо. К черту!
Воистину, к черту все! Устав ждать звонка от своего палача и спасителя, Галь отважилась попытать счастья сама. В одну из ясных ночей в
