Проект 9:09 - Марк Х. Парсонс
И, вот черт, у меня ничего не получалось…
– Каков же ваш вывод? – спросила мисс Монтинелло.
– Ну… я думаю, для субъективности в таком случае места не остается, – ответил парень сзади.
Фигурки прыгали по разным сторонам сцены…
– Кто-нибудь еще хочет высказаться?
Как я ни старался соединить их в едином танце, лучше всего получалось, когда каждая плясала на собственный лад.
– Джеймисон?
Что? Да я даже руки не поднимал!
– У меня противоположное мнение, – заявил я.
Мисс Монтинелло сложила руки на груди:
– Будьте любезны объяснить.
Да как тут объяснишь? Это же необъятная и расплывчатая идея…
И вдруг я увидел худощавую темноглазую женщину-книголюба. С сигаретой в руке, смотрит прямо в объектив. И все это, конечно, в монохроме. Ну а почему бы и нет?
– Вот краткая цитата из эссе Джоан Дидион «Почему я пишу»: «Я, я, я».
Мисс Монтинелло явно уловила намек, поэтому я положил микрофон и удалился со сцены. Понимаете, о чем я?
– Восьмерка стопудово.
Райли и Тристан кивнули, и Бил посмотрел в мою сторону:
– Джей, ты скоро потеряешь право быть частью мужской компании. Почему ты никогда никого не оцениваешь?
Ну, не знаю… может, потому что сама по себе затея слишком уничижительная: вы что, действительно думаете, будто человека можно свести к одному числу? Или потому что это выглядит мерзко и глупо, будто если сказать девушке: «Эй, малышка, по-моему, ты тянешь на все восемь баллов», – она посчитает такие слова комплиментом. Ну и (если уж доходить до сути) возможно, семерка на самом деле куда интереснее восьмерки?
Ничего из этого я не сказал: им такое как мертвому припарки.
– В вашей системе имеется один фатальный недостаток, – заявил я. – Вы используете количественную методологию, чтобы присвоить значение качественным признакам.
Впрочем, и такое до них тоже не дойдет.
Бил уставился на меня, потом скривился:
– Что за хрень ты несешь?
Сам не знаю почему, но я решил до него достучаться.
– Нет, хрень – это считать, будто нечто столь сложное, как человек, можно свести к числу. Вот уж дичь так дичь. Если бы ты взял всех так называемых восьмерок и понаблюдал за ними лет двадцать, то, скорее всего, обнаружил бы, что кто-то из них скатится на дно, а кто-то может открыть способ лечения рака или…
Я запнулся, поняв, что нет смысла тратить силы. Глянул на Сета, который качал головой, мол: «Да будет тебе, до них все равно не дойдет».
И тут в столовую вошла Кеннеди и направилась к столику девчонок на семерочку и выше. Мы все на нее уставились. Даже я. Похоже, из мужской компании меня исключат не сегодня.
Бил откашлялся.
– А знаете, – начал он, – как-то раз я попробовал эту штучку.
Ну все, с меня хватит!
Я резко развернулся к нему:
– Да неужели? Расскажи-ка тогда о ее татушке. – Бил явно растерялся, и я помог ему, добавив еще немного вымысла: – Я слышал, это бабочка или что-то вроде. Прямо на ее безупречной заднице.
– Вообще-то, стрекоза. Примерно вот такая. – Он развел большой и указательный палец где-то на пару дюймов. – Зеленая и фиолетовая. Прямо здесь. – Бил показал на свою левую ягодицу.
– Фигасе! Да ладно! – Сет странно на меня посмотрел, но я не обратил на него внимания: мой телефон завибрировал. Олли.
не тупи, иди сюда
Я посмотрел на нее. Она сидела через несколько мест от Кеннеди, которая каким-то образом оказалась в центре собравшихся за столиком. Я вдруг осознал, что мы с Кеннеди оставались наедине только тогда, когда занимались какими-то делами: что-то снимали, обсуждали ее портфолио и так далее. И тут мне в голову пришла идея, от которой поджилки задрожали: было бы здорово сходить с ней куда-нибудь просто для развлечения. Ну не знаю… кофе попить для начала?
Я понимал: шансы невелики, да и от одной мысли, чтобы пригласить Кеннеди куда-то, у меня живот стянуло в тугой узел. Хотя, с другой стороны, в последнее время она вела себя со мной довольно дружелюбно. Может, попробовать сделать шаг – а там как пойдет, посмотрим по обстоятельствам?..
Мысленно пожав плечами, я встал и, проходя мимо, хлопнул Била по спине:
– Честное слово, ты крут!
А потом направился к сестре и сел рядом с ней, в конце столика. На этой неделе она косила под хипстера: вместо гладко зачесанных волос и темных кругов под глазами – шляпка на пышной прическе, галстук-бабочка, подтяжки поверх слишком большой белой рубашки (ее я опознал как одну из своих, рабочих, для кинотеатра) и мешковатые штаны, которые Олли наверняка купила в секонд-хенде. Получилась странная смесь последнего писка моды и винтажа, но тем не менее выглядело неплохо. Надо же, наверное, некий талант подбирать одежду и правда существует.
Я принялся за еду и уже собирался спросить Олли, как она каждое утро решает, что надеть в школу, – но внезапно замер.
Перестал говорить, перестал жевать, перестал даже дышать.
Потому что среди гула разговоров вокруг мой мозг уловил голос Кеннеди и сосредоточился на нем, заглушив все остальное.
– …короче, даже не спрашивайте, что было в субботу вечером, – говорила она.
Сидящая рядом с ней София засмеялась:
– Похоже, вы все неплохо провели время.
Я специально уткнулся в тарелку и не видел реакции Кеннеди, но, судя по голосу, она усмехнулась.
– Еще бы! Ну, насколько я могу вспомнить. Но, черт возьми, на следующее утро я, конечно, за это поплатилась.
– Да кто бы сомневался! – снова засмеялась София.
Меня вдруг охватило непонятное, но очень хреновое чувство. Словно я не хотел бы заниматься тем, что Кеннеди делала в тот вечер, – особенно учитывая, как она выглядела на следующее утро, когда я принес ей портфолио. И в то же время мне стало ужасно обидно, что меня там не было. Может, так ощущается ревность? Я не знал. Но чувство было такое, будто дерьма нахлебался.
Я сделал глубокий вдох и заставил себя сосредоточиться на своей пицце, хотя от одной мысли о еде меня тошнило.
Остаток обеда я провел, уткнувшись в тарелку, пока все мои соседи по столику не разошлись. И всерьез размышлял, не провести ли мне здесь и весь урок истории, но за спиной послышались шаги.
– С чего это вдруг ты снова поддержал меня на английском?
Я даже не обернулся.
– Никого я не поддерживал. Просто есть у меня одна проблема: говорю то, что думаю. Ты тут вообще ни при чем, честное слово.
Молчание. Когда я наконец поднял взгляд, она уже ушла. Ну и ладно.
В режиме автопилота я отсидел историю – и шестой урок, химию, тоже. А добравшись до дома, ушел к себе, лег на кровать и уставился в потолок.
Через некоторое время в дверь постучала Олли. Не важно, чего она хотела, я был не в настроении.
– Проваливай, никого нет дома!
Она вошла и принялась зачитывать с телефона:
– «Три-четыре часа съемок на натуре с тремя сменами одежды. Отбор и обработка фотографий. Десять цветных снимков восемь на десять, оформленных в портфолио». Это похоже на то, что ты сделал для Кеннеди?
– Ну да, в целом похоже. И что?
Она поднесла телефон к моим глазам.
– А то, что ты «в целом» ей тысячу долларов подарил. А она даже спасибо не сказала.
Я взял у нее телефон и посмотрел внимательно. Местная фотостудия предлагала «скидку на портфолио».
– Не тысячу, а девятьсот девяносто девять, – поправил я. – Видишь? В этом месяце акция.
Олли выхватила телефон.
– Черт возьми, Джей, не будь тряпкой! – Она помедлила, выходя из комнаты, и добавила, не оборачиваясь: – Ты способен на большее.
Глава 11
Если вы заранее знаете, что ищете, то будете фотографировать только собственные предубеждения, а это очень ограничивает… и часто не соответствует действительности.
Доротея Ланж
Я ПЕРЕЖИВАЮ ЗА ОТЦА. НУ, ПОМИМО ОЧЕВИДНОГО. Понятно, что человек, чья жена внезапно умерла от рака, может впасть в депрессию или помешаться и временами срываться в рыдания, или начнет пить, сидеть дома, не вылезая из постели, и совсем развалится. Однако, к счастью для меня и Олли, мой отец не такой. Он ничего подобного не делает – если оставить за скобками приступ уныния в день рождения
