Рыба для кота - Ирина Степановская
– Ты собаку кормила? Если нет, то я подожду в машине. Пойду с ней погуляю. Она поест, и ты выпустишь её из подъезда. – Джери известен этот ритуал. Он длится почти всю её жизнь.
Я стою у окна, прижавшись лбом к стеклу, загородившись ладонями от электрического света, и пытаюсь разглядеть двор внизу. Все места на стоянке машин уже заняты, кроме одного, нашего. Все вернулись домой, только он, мой муж, с каждым вечером возвращается все позднее.
Собака громко вздохнула за моей спиной.
– Ну, что, Джери, давай буду тебя кормить.
Она приподнимается на передних лапах, повёртывает морду, следя за моими передвижениями. Я усмехаюсь, мы с ней обе не молодеем. Раньше она при стуке миски вскакивала и мчалась в кухню, виляя хвостом. Теперь у неё, видимо, болят кости. Если считать собачьи года относительно возраста человека, то, согласно принятому коэффициенту один к шести, Джери теперь существенно старше меня. Почему собаки живут так мало?
Я сыплю в её миску корм, нарезаю мясо, обвариваю его кипятком.
– На, Джери, ешь!
Она ест, а я опять подхожу к окну. Нет, не подъехал. На нашем месте между машинами зияет черный мокрый асфальт. Что за мука так ждать каждый вечер! На мой стандартный вопрос: «Почему так поздно?» – я теперь всегда получаю стандартный ответ:
– Много работы.
– Но раньше ты приходил вовремя?
Пожатие плеч в ответ:
– То было раньше.
И больше невозможно вытянуть ни словечка. Стандартный ужин у телевизора, стандартный отход ко сну. Моя тихая жалоба перед сном: «Мы с тобой никуда не ходим, ни о чём не разговариваем…»
И такой жене громкий, равнодушный ответ:
– Знаешь, я устал. О чём говорить? А гулять тебя и не выгонишь. Даже с собакой. Сама вечно ждёшь меня с работы, чтобы я ней ходил.
Это правда, я жду. Холодно, не хочется одеваться. Тоскливо ходить одной под дождём. Даже с собакой. Да и Джери теперь не та, что раньше. Не хочет много гулять. Пройдёшься с ней до угла, она там присядет на травке и домой. Нет, в принципе, она все ещё любит прогулки. Но это по выходным, когда мы с мужем всё-таки вместе выходим с ней из дома и идём рядом, но думаем каждый о своём. И тогда она идёт чуть впереди или сзади и время от времени грустно вздыхает.
Слышу стук и как бы шуршанье. Характерный звук. Это она вылизывает миску. Значит, пора. С возрастом у собак бывают проблемы. Надо скорей выходить. Надеваю пальто, сапоги, беру зонтик. Собака уже ждёт меня у двери.
– Сейчас, Джери. Пойдём.
Под ошейник она сама подставляет шею, выходим. Только бы не смотреть в сторону стоянки машин. Чёрная дыра. Противно. Я увожу Джерри в сторонку. Она медленно шагает рядом со мной. Идём по дорожке мимо домов. Во всех окнах свет. Где-то смеются. Где-то шумят. Всё лучше, чем темнота, неизвестность. Отстёгиваю поводок.
– Иди, Джери, гуляй.
Вяло она трусит в сторону кустов. А может, я всё себе накручиваю? И то, что сейчас происходит у нас с мужем, это обычная жизнь, так бывает у всех?
Собака подошла ко мне, посмотрела. «Домой?» Смотрю на часы. Десять минут ещё не гуляли. – Нет, Джери. Ты всё лежишь, а нужно двигаться. Пойдём вдоль газона, пройдёмся.
Наша собака родилась овчаркой. Она ещё не знала, что мы, её будущие хозяева, существуем; ей только-только исполнился месяц, и её мотали по каким-то случайным людям. К одному из таких муж пошёл о чём-то «надо поговорить», в свою очередь тоже не подозревая, что Джери уже родилась и существует. Мужские разговоры часто заканчиваются какой-то непредсказуемой фигней, и вернулся он домой поздно, с непонятного значения улыбкой и в оттопыренной на груди куртке. Вообще-то, за вечерними разговорами в кухне, особенно по выходным, когда обстановка располагает к мечтательности, мы рассуждали о том, что неплохо было бы завести собаку и гулять с ней по вечерам, но разговоры эти были ничем иным, как пустым сотрясанием воздуха.
В тот день, когда из кухни я услышала звук открывшегося на нашем этаже лифта, я сама отворила входную дверь. Вот тут-то и явились мне два блестящих глаза из темноты меховой подкладки.
– Кто это?
– Настоящая немецкая овчарка, – ответствовал муж, доставая щёнка из теплых недр куртки и ставя его в коридоре. Собачка тут же сделала лужицу на полу.
В моём представлении немецкие овчарки должны были быть другими. Правда, я видела их только на поздравительных открытках. Миленькие бутузы с крепкими лапами и округлыми животами играли обычно где-нибудь на газонах в ухоженных дворах или, в крайнем случае, на чистых, красивых паласах. Этой собаке до тех было далеко. Очень маленькая, чёрненькая, абсолютно не пушистая, тощая, хвостик длиной с мизинец, острая мордочка с огромными ушами, казалось, они и были самой выдающейся частью во всём её облике. Передние лапы довольно длинные для маленького худого тельца и совсем не мощные, а задние – кривоватые и тонкие. Всё это никак не тянуло на породистую собаку.
– Разве это овчарка?
– Стопроцентно. Так мне сказал мой знакомый.
– Тот, у которого ты сейчас был?
– Ага.
– Почему же он не оставил её себе?
– Потому что ему тоже кто-то этого щенка подарил, а его жена боится собак и, в общем, он никогда не хотел собаку. И если честно, щенка передают из рук в руки уже целую неделю. Мне просто жалко стало эту псину.
Щенок забился в угол, подмяв под себя мой зимний замшевый сапог. Передние лапы он положил рядом на голенище и внимательно смотрел на меня. Треугольники ушей возвышались над его головой, как две пирамиды Хеопса.
– Мой знакомый сказал, что он видел мать этого щенка. Настоящий волкодав. Ростом тебе по грудь.
– А отца этого щенка тоже кто-нибудь видел?
Муж разделся и прошёл в кухню.
– Есть у нас что поесть?
– Суп и котлеты. – Я пошла накрывать на стол.
Аромат еды заполнял кухню, коридор и нашу единственную на то время комнату, но щенок, к моему удивлению, не вышел из коридора и не пришёл к нам, а остался сидеть в своём углу на моём сапоге и продолжал так же внимательно наблюдать за нами из своего убежища. Потом Джери всю жизнь будет считать этот угол своим законным местом.
– Как его зовут? – спросила я.
Муж двумя пальцами цапнул котлету со сковородки.
– Я забыл.
– Однако.
– У породистых собак сложные имена. Ну, мне так сказали. Их дают по тем буквам, по которым звали их родителей, бабушек и дедушек. Я всего этого не запомнил.
– Что-то не похоже, что тут шикарная родословная.
– Ещё существуют какие-то дополнения к правилам, – сказал он с полным ртом.
– Не волнуйся, дворняжкам никакие дополнения ни к чему. Вырастет криволапая и с хвостом колечком.
Муж прочно сел за стол и взял в руки ложку.
– Я вспомнил имя, – сказал он. – Джери.
– Это вроде мужское. Значит, это «он»?
Муж вышел из-за стола, подошёл к щенку и поднял его двумя руками.
– Сама смотри.
Я посмотрела, но в нужном месте не увидела ничего, кроме худого щенячьего живота, покрытого редкой шерстью.
– Девочка. Переименовывать надо.
– Она уже была то ли Дусей, то ли Дуней, а Джери может быть именем и женским, и мужским, как Евгений.
Ни Джери, ни Евгений были мне в тот момент не нужны, но не выгонишь же собаку на улицу.
– Чем её кормить?
Муж пожал плечами
– Если хочешь, я спрошу.
Но его приятель, очень радостный от того, что удалось удачно сбыть непрошенное приобретение, к телефону не подошёл. И судя по виду, собаку он и не кормил. Я подогрела молоко и наугад сварила геркулесовую кашу, положила её в блюдечко, отнесла в коридор. Только тогда щенок расстался с моим сапогом и неуверенно на шатающихся лапах подошёл к еде. Молоко он вылакал сразу, а кашу стал пробовать. Я удивилась, что такая худая собака не набрасывается на еду, осторожничает. Мне показалось это хорошим знаком почему-то. Я села на пол в коридоре и подвинула блюдечко к самой её морде.
– Ешь давай. Вкусно.
Щенок осторожно
