Рыба для кота - Ирина Степановская
– И эта туда же! За любимым папочкой! – Я была вне себя от гнева. – Ничего! Ткнётся в закрытую дверь подъезда и вернётся обратно. – Я оставила дверь квартиры открытой и ушла на диван рыдать. Из подъезда тянуло сквозняком и тошнотворными запахами чьей-то еды. Зияющая дверь оставалась порталом в прежнюю жизнь, и вдруг эта прежняя жизнь теперь показалась одновременно и невозможной, и прекрасной.
Прошло какое-то время. Я прошла в коридор. Где-то внизу хлопнула дверь. Вернётся, куда он денется, подумала я про мужа.
– Джери! – позвала я. В подъезде стояла какая-то ненатуральная тишина. Ни отдаленных голосов, ни звука лифта, ни дыма… Я оглянулась, собачья лежанка была пуста. – Джери! – громко крикнула я в лестничный проём. Мне послышался её призывный лай, но это мне только казалось, как кажется шум моря в какой-то глупо привезённой с юга раковине. Никто не отозвался.
Наверное, пошёл с ней погулять, подумала я. Сейчас вернутся. Я прошла в кухню и закрыла за собой дверь. Чайник засипел на плите: «Ушлиииии!» Я выключила его, не дождавшись кипения. А что, если он даже не будет входить в квартиру, а просто запустит собаку и… всё? Какая чепуха! Не может быть, чтобы это было так серьезно. Мне смертельно хотелось раздеться и лечь. Он был раздражён, я сорвалась, но не может быть, чтобы наш брак закончился так глупо. Лечь и ни о чём не думать. Закрыть глаза, и всё рассосётся само собой. В конце концов, так уже бывало. Не бывает семей, в которых люди не ссорятся. Я не ругала себя за грубые слова. Они были сказаны не всерьёз. Да и он тоже будь здоров как орал. Бывают моменты, когда молнии гнева приносят радость. Очевидно, в душе тогда высвобождается какой-то душевный озон. Нет, надо просто заснуть. В конце концов, завтра кто-то первый попросит прощение. Не исключено, что это буду именно я, но это будет завтра.
Я легла, но сон почему-то не шёл. Прошло довольно много времени, но никто не вернулся. Не мог же он взять собаку с собой? Да и куда? А если всё-таки он её взял, то куда он поехал? Теперь уже не злость, не ревность, а беспокойство о собаке, как о ребёнке заставили меня встать и снова одеться. Я позвонила. Муж не взял трубку. Я написала СМС. «Собака с тобой?» Пришёл короткий ответ: «Нет».
Твою мать! Я бросилась к окну. Поливал дождь. Место на парковке, где обычно стояла наша машина, было занято какой-то другой машиной. Я дернула раму и закричала в темноту: «Джери!», но никто не откликнулся.
Я ещё сильней заорала: «Джери!» Впопыхах напялила что придётся, помчалась вниз. Хоть бы услышать размашистый бег быстрых лап, цоканье когтей по полу.
На первом этаже открылась дверь.
– Чего орёте?
– Собаку не видели?
– Здесь она была. Я мусор выносил, машина ваша выруливала задом, собака вертелась возле колес. Я подумал ещё, как бы её не задавили.
– А потом?
– Не знаю. Я мусор выкинул да ушёл.
Я обежала вдоль дома, потом по дороге, по которой на улицу выруливают машины. Кругом была тьма, фонари выдавали только жалкие конусы света, заполненные мелкими секущими каплями. Я бежала по обочине и орала её имя, а догоняющие меня машины истерически вихляли от меня в сторону и обдавали брызгами. Неужели она погналась за давно знакомой ей машиной, повинуясь родовому инстинкту собрать всех в стадо, вернуть человека, который был её главным зверем. Кто-то открыл окно: «С ума сошла? Повесься лучше!»
– Баран! Козёл! – ругалась я вслух. – Неужели ты не видел её, не понял, что она не сможет просто стоять и смотреть, как ты уезжаешь? Собаки ведь всё чувствуют, она поняла, что ты сбегаешь, покидая её и меня. Теперь я уверена, что Джери бежала за машиной, пока дождь окончательно не сбил её со следа, все запахи слились в непонятный поток, но она могла ещё видеть несущиеся вдоль дороги красные фары и бежать за ними, в надежде что через какое-то время к ней вернётся тот единственный запах, который она искала. Дальше она бежала наугад. Она была собакой долга. Она не могла распустить своё стадо, но скорость машины и бег собаки были несоизмеримы. Может быть, кто-то из водителей и видел её бегущий силуэт, но никому не была нужна в такую мерзкую ночь бегущая куда-то грязная собака. Я пробежала, отчаянно крича, несколько километров. Не найдя её, я вернулась.
Дверь подъезда была заперта. С отчаянием я вошла внутрь, придавила дверь каким-то найденным кирпичом, чтобы она не закрылась, поднялась по лестнице до квартиры, спустилась на лифте, снова поднялась, напялила на себя три куртки, взяла зонт и снова вышла на улицу.
Какая-то ужасно грязная, мокрая и худая собака понуро вошла в тень нашего дома и, прихрамывая, крадучись, пошла вдоль отмостки. Я не узнала её и только на всякий случай позвала: «Джери!»
Она нерешительно остановилась, не повернув ко мне головы, но какое-то потустороннее знание толкнуло меня. Я осторожно, чтобы не спугнуть, направилась к ней:
– Джери. Иди ко мне.
Да, это была она. Подавленная и жалкая, она молча стояла, дрожа всем телом, но, когда я приблизилась к ней и стала гладить её голову, она открыла рот и бессильно легла на мокрые плиты у моих ног. Где она была, сколько километров пробежала?
Взрослые овчарки могут весить больше тридцати килограммов. Я не смогла поднять её на руки и тащила её, грязную, вдоль стены, потом по ступенькам к лифту, а она, коротко судорожно дыша, высунула язык и виновато смотрела на меня, а голова у неё заваливалась на бок. Когда мы с ней заползли в квартиру, я даже не стала сразу мыть её губкой, а просто кинула под неё старую простыню, сверху накрыла байковым одеялом и, стянув с себя ворох грязной одежды, стала греть воду в кастрюле, чтобы помыться самой. Я налила ей молока, дала воды, но она не стала пить. Когда я вышла из ванной, она всё ещё лежала в той же позе на боку с вытянутыми лапами, как я её оставила. Я налила в таз воду, оставшуюся от моего мытья, и вымыла ей лапы и живот, потом бока, вытерла насухо спину и голову, подтёрла пол и села с ней рядом. Я была и сердита на неё за то, что она убежала, и счастлива от того, что она нашлась. Я гладила её влажную шерсть, покатый лоб, треугольныме уши. Она тихо лежала рядом со мной, положив голову возле моего колена. До утра оставалась всего пара часов. И мне нужно было идти на работу.
– Ладно, Джери, давай поспим хоть немного, – сказала я. – Миску я тебе оставляю, захочешь, пей. – И ушла от неё на диван. От бега я чувствовала себя полумёртвой, полуживой. Мышцы гудели, в голове не осталось ни одной мысли. Единственное, что я могла сообразить, слава богу, что Джери нашлась. И заснула мгновенно.
Муж открыл дверь своим ключом ровно в шесть. Я это поняла по тому, как неожиданно громко взвизгнула Джери. Потом я услышала какой-то непонятный, издаваемый ею шум: не обычное радостное цоканье когтей по полу, а какой-то звук, похожий на волочение тяжёлого тела, но не придала этому значения, сжалась на своём диване, мне смертельно хотелось спать. Ещё хоть десять минут, чтобы меня никто не трогал. Муж прошёл в комнату, не обратив внимания на собаку. Он и не подозревал, что она бегала за ним по улицам. Он ничего не знал, ни о бессонной проведённой мной ночи, ни о Джери.
– Нам надо разобраться, – заявил он, подойдя к моему дивану. Я нарочно отвернулась лицом к стене и закрылась одеялом с головой.
– Можешь мне объяснить, чего ты всё-таки хочешь? – сказал он в мою спину.
По тону я определила, что он пришёл мириться. Я повернулась к нему и залилась слезами. Я была должна, просто обязана донести до него, что я совсем не истеричка и дура, а требования мои справедливы, и возмущение моё развивалось не на пустом месте…
С дивана я увидела, что Джери ползёт к нам, волоча задние лапы. Из-под хвоста за ней тянулся буроватый след.
– Джери, иди на место! – сказал муж, ненавидящий беспорядок. – Ах, ты ещё и обделалась! Этого ещё не хватало!
Но я уже поняла, что что-то не так. Я быстро села на диване
