Кинокефал - Ольга Сураоса
Тот принялся всячески растирать мои конечности.
– Герр Тот, вы не обязаны… – пробормотал я, глядя на усердные старания старика, но он лишь строго посмотрел на меня, ничего не сказав. И зачем же он не остался в тёплом трактире, а рванул следом? Зачем, превозмогая боль в своих руках, оживляет мои?
Первое ощущение при знакомстве меня не обмануло. Герр Тот действительно свой человек. Я знал, он не подведет и не бросит. И знакомы то мы от силы часа полтора, но уверенность в том, что Абель Тот не из тех, кто может оставить на произвол судьбы, окрепла во мне непоколебимо.
В то время, как профессор снимал оцепенение с моих рук, разливая колкое тепло по жилам, Серый отдал распоряжение космачу, и тот вышел. Оставшись с нами один на один, он облокотился о противоположную стену хижины, молча наблюдая за действиями Тота. Во взгляде, да и во всей позе было нечто очень неестественное, и я никак не мог понять, что именно. Серый с косматым не источали опасности, но тем не менее они её представляли, однако чутьё зачем-то подводило меня, и я не ощущал ледяных колебаний, исходящих при угрозе. Это несоответствие между явью и ощущениями напрягало ещё больше. Следовало разрешить эти чёртовы непонятности.
– Очень признателен вам, профессор, мне намного лучше, – самостоятельно согнув руку в локте и прочувствовав блаженство тысячи иголок, я опустил ладонь на плечо Тота. – Нам надо прояснить, какого дьявола нас сюда затащили.
Утвердительно кивнув, профессор обратился к пленителю, словно забывшему о нас (настолько тот казался отрешённым). Я с удовлетворением отметил отсутствие дрожащих нот в голосе профессора. Интонации его были спокойны и полны непоколебимости добиться ответа, но Серый, не дрогнув и мускулом, бросил лишь короткую фразу, указывая рукой на выход. Дверь в то же мгновение распахнулась, и в проёме возникла фигура космача. Его непримечательный запах сплёлся со свежестью и очаровательным дурманом, от которого по стенкам желудка разлился сок. Косматый держал в руках два тесанных сука, на которых теплились здоровенные куски жаренного мяса. Космач по-животному встряхнул головой, избавляясь от снега, челка его разметалась, но глаз его я так и не увидел. Отряхнувшись, он шагнул в нашу сторону, протягивая нам эти сучковатые шампура. Тот взял протянутое нам мясо и передал один шампур мне. Мои ослабленные руки еле справились с ношей. На такой «палочке», казалось, было навешано порядка четырёх килограммов мяса. Оно было ещё тёплым, из пор сочился сок, а корочка приятно золотилась на свету. Я с досадой ощутил, как во мне вновь восстает звериная сущность. Острую боль в затылке перекрыло желание зверя погрузить клыки в нежное расслоение волокон. Но это был глупый зверь. Разумный не принял бы подачку из вражеских рук. Я отставил шампур в сторону и, прислонившись к сучковатым выступам в стене, выпрямился. Еда меня одурманила, но и придала сил. Профессора жене терзали муки вожделения. Он сразу отложил мясо, пытаясь объясниться с Серым, но не выходило – тот настаивал, чтобы мы поели. Суть его упрямства наблюдалась и без перевода, и это было уже слишком. Мало того, что наносят увечье, держат помимо воли, а теперь, чтобы загладить «недоразумение», пытаются отпотчевать? А может мясо отравлено? Хотя нет, это невозможно. Кинокефалий нюх распознает любую отраву… Но все же, какая чертовщина здесь творится?!
Поднявшись в полный рост, я, не отрывая взгляда от Серого, слегка подался вперёд. Косматый моментально ощетинился и издал долгий гортанный звук, но я не повёл на него даже ухом. Главного здесь олицетворял пройдоха с волчьей мордой, и своё внимание я нацелил только на него.
– Мы не будем есть. На кой чёрт мы вам сдались?
Светлые радужки Серого блеснули.
Не отводя от меня взгляда, он обратился к профессору, что, «мол, сейчас все объяснит» – так пересказал Тот. Серый, не меняя полуразвалившейся на бревнах позы, начал свою неспешную булькающую речь. Профессор знакомым жестом поправил чудом уцелевшие очки и, вздёрнув полными внимательности ушами, пустил во след перевод.
– Вы – проезжие, и вас мало интересует (если интересует вообще) нынешнее положение дел живущего здесь народа. Всех больше завораживает история, но не реальность, – выдержав паузу, плут лирики продолжил: – А реальное положение дел таково, что честно трудящийся народ вытесняют со своей родной земли. Оттесняют в наиболее горную местность, непригодную для пастбищ нашего скота. Но земля наша – не золото, чтоб на неё с такой активностью зарились. Нас вытесняют не столько из-за земли, сколько из-за нашего этнического состава. Мы – вольные кинокефалы. И потому Богемии нет до нас никакого дела. Им удобней, чтоб нас не было, нежели восстанавливать справедливость. Людское племя – тары, веками совершали набеги на наши сёла, грабили их и сжигали. Так обстоят дела и сейчас, несмотря на вступление мира в науку и цивилизованность, но здесь, увы, глушь со своими неизменными законами…
Речь его мне показалась неправдоподобно складной, правда, ни запаха вранья, ни глушащего вранье чеснока я не почувствовал.
– И раз законным путем возвратить украденное не получится, – в неторопливом ритме повествовал Серый, – придётся сделать это силой.
– Так, а причем здесь мы? – не выдержал я. – Вы решили отыграться, как вы выразились, на приезжих? На тех, кому нет до вас дела?
Блеснув укоризной из-под очков, профессор перевёл моё негодование заметно короче. Выслушав вопрос, Серый приложил руку к сердцу.
– Нам пришлось прибегнуть к помощи бандитов. Мне жаль, что с вами обошлись так грубо. Мы не успели проконтролировать действия этого неотёсанного сброда. На деле мы хотели мирно доставить вас сюда на разговор, так как в таверне поднимать подобные беседы небезопасно.
– Небезопасно?! – я не заметил, как мышцы мои напружинились от негодования, расходясь по телу напряжёнными волнами. – Так вы сами заманили меня и профессора в эту треклятую таверну! В таверну, которая кишит вашими знаками и вашими сообщниками!
Я намеренно подчеркнуто выразил слово «знаками». Мне очень хотелось увидеть реакцию непроницаемой серой морды на мою наблюдательность. Вспомнив, что переводом руководит Тот, я тут же схватил его за плечо и полупрося-полутребуя прохрипел:
– Переведите в точности.
Тот кивнул и продолжил извлекать булькающие звуки нелепого говора. С каждой фразой его я злорадно подмечал растерянность Серого, перерастающее в раздражение. Теперь передо мной будто находилось моё отражение – такое же угрюмое и злое, такие же подрагивающие уголки губ… Он понял, что я ему не поверю, и смысла дальше разыгрывать любезность нет. Но капитулировать и открывать все карты Серый не желал.
– Хорошо. Мы не собирались просить вас о помощи, но вы поможете нам – хотите вы этого или нет. Кинокефалы довольно редки в округе, и массу для запугивания таров мы набираем со стороны. Вы будете просто толпой на марше, после окончания которого можете убираться восвояси.
Серый кивком показал косматому на дверь, и тот попятился к ней, не отрывая от нас настороженной физиономии. Серый двинулся следом. Я уже сделал шаг, намереваясь загородить похитителям проход, но профессор ухватил меня за пояс, насильно усадив рядом на мешок.
Дверь захлопнулась, заскрежетал замок. Удаляющийся хруст снега вскоре потерялся, смешиваясь с какофонией лагерных звуков. Мы с Тотом истуканами остались на месте. В душе смятение и боль вытеснило раздражение. Жуткий человек-кинокефал послужил инициатором негодования. Вот именно! Не ситуация, в которой открылась перспектива для пленников, подогрела во мне злобу, не те подонки, чуть не раскроившие мне череп. Нет, до исступления меня довёл этот серый лицемер, столько раз акцентирующийся в своих трогательных речах на слове «наше», что становилось тошно. Мол, мы – кинокефалы, а то, нечто иное, люди…
Со мной происходила внутренняя трансформация. Хотелось рвать, метать, крушить и задушить Тота за то, что остановил меня.
– Что с вами?
Профессор взял меня за локоть, но я вырвал руку и сдавлено рыча, охватил голову руками, сжав затылок так, что в глазах потемнело. Тот схватил меня за запястья и отодрал руки от черепа.
– Что с вами? Вы сходите с ума?
Боль быстро привела меня в чувство,
