Вакуум - Тася Кокемами
Когда наша руководительница пристально смотрела мне в глаза, я старалась скрыть свои настроения и натужно улыбалась, изо всех сил изображая ту самую любовь. Наверное, она видела меня насквозь.
Говорили мы и о жизненных трудностях. В рассказах других я часто узнавала себя. Собственные трудности, конечно, казались мне гораздо трагичней. Меня душили рыдания, когда я делилась историями про издевательства деда, про то, как родители смотрели на это сквозь пальцы, как я разочаровалась в себе и жизни, как не знаю, кому я нужна и в чём моё призвание… Про изнасилование и удар арматурой я молчала. Но после наших бесед мне становилось легче.
Однажды группу посетила известная личность – Учитель с большой буквы, автор многих книг и почитаемый духовный лидер. Когда я влетела в комнату, где проходила встреча, немного опоздав, он уже сидел в кресле, облепленный обожателями. Мне досталось место возле его правого колена.
– Здравствуй, Мишка, – сказал он ласковым голосом и погладил меня по голове.
Я прильнула к его колену и замерла. До этого момента я никогда не видела этого человека живьём, а только читала его книги и упивалась рассказами очевидцев о бесконечной любви, которую он излучает, и способности, пусть и ненадолго, передавать это всеобъемлющее чувство окружающим.
Были также рассказы о том, как однажды, будучи с группой учеников в лесу, он позвал стаю волков, чтобы те составили им компанию, как он может становиться невесомым, будто пёрышко, и как он является ученикам в видениях.
Я надеялась, что его прикосновение вызовет разряд электрического тока, от которого мне, хотя бы на секунду, откроются тайны Вселенной и вакуум озарится всепроникающим светом.
Однако этого не произошло. Колено Учителя упиралось мне в лопатку и ничего, кроме этого, я не чувствовала. Учитель был… никаким. В нём не было ни властности, ни заискивания, ни жара, ни холода. Ему было ничего от меня не надо. Но и дать мне он тоже ничего не мог. Когда все расходились, я подошла к нему и решительно спросила про вакуум и как его заполнять.
Учитель немного подумал и предложил ничего не заполнять, не сопротивляться, не бежать прочь, а просто взять и нырнуть туда, где, как мне казалось, царит тёмная пустота.
– Она уже наполненная, вот увидишь, – мягко улыбнулся он.
Глава одиннадцатая
Я продолжаю сидеть на тротуаре, потому что не знаю, куда и зачем идти. “Можно никуда не идти, но при этом двигаться”, – любил говорить Учитель. Мне страшно и тревожно, но в “Зелёном Луче” учили не поддаваться приступам паники. Вдох – выдох, вдох – выдох, короткая задержка дыхания… Не могу сказать, что у меня всегда получается, но я пытаюсь.
Хорошо бы только сидеть поудобнее – в каком-нибудь кресле!
Через секунду прямо передо мной возникает кресло с заляпанной жиром бархатной обивкой. Я его помню, оно из музея. На сидении – листы бумаги, исписанные мелким убористым почерком.
– Раз так, то хорошо бы заодно оказаться и в Альпах! – говорю я, усаживаясь в кресло.
Я ни разу в них не была, но всегда мечтала увидеть.
Тут же улица отступает, а вместо домов вырастают горы. Уж не знаю, те ли это самые, но на вид – довольно величественные.
– Хочу проснуться, если я сплю, хочу домой! – на всякий случай кричу я.
Но ничего не меняется, и новые декорации стоят, не шелохнувшись. Понятно. Значит, пока я здесь. Ладно, почитаю, что мне прислали на этот раз…
Ближе к звёздам
– Иди ко мне, бедный малыш! – Инга хочет поймать птенца вороны.
Он неловко прыгает по земле – кажется, у него что-то с крылом.
– Оставь его, – морщит нос сестра. – Подумаешь, выпал из гнезда.
– Или его вытолкнули, – Инга косится на неё с хмурой усмешкой.
Она аккуратно берёт птенца в руки, подносит его к лицу:
– Я назову тебя Вольдемар.
У Инги бледное лицо, по которому рассеяны мелкие веснушки, и тихий, но уверенный голос. Она чем-то похожа на северное утро. Северное – это у неё от отца.
“Он был, как ветер… – говорит о нём мать. – Суровый, свежий ветер…
Инга помнит отца плохо. Но в доме есть его фотографии. Особенно ей нравится та, что оказалась последней, на фоне заснеженных гор. Он уже знал, что смертельно болен и принял решение. Она представляет отца вихрем, завывающим в ущельях, свободным и вечным. Однажды она отправится в те самые горы, там он налетит на неё, растреплет ей волосы… и каким-то чудом она будет знать, что это он…
Об этих фантазиях Инга никому не говорит. Особенно сестре. Потому что это только её отец, и больше ничей. Мать вышла замуж второй раз и через девять месяцев из единственной дочери Инга превратилась в старшую, нелюбимую. Сестру в семье называют “наше солнышко” и носят на руках, в то время как Инга и её детство незаметно тают в стороне.
Впрочем, всё это, как и история с птенцом, – дела давно прошедших дней. Инга выросла и уехала жить в другой город. Мать умерла в прошлом году – сердечный приступ. С отчимом они почти не видятся – им так и не удалось стать близкими людьми, с сестрой тоже.
“Почему так вышло?.. Любила ли мать моего отца?.. Любила ли она меня?.. – думает Инга. – И сколько потом, интересно, прожил Вольдемар?..”
Она сидит на лавочке в сквере, у неё обеденный перерыв. Инга подставляет своё бледное лицо лучам летнего солнца и ест сделанный дома бутерброд. Все эти воспоминания навеяны стаей ворон. Они каркают с соседнего дерева на прохожего с собакой.
Вольдемара она тогда выходила, он начал летать, но расстаться с ним всё никак не могла – эта птица была её единственным другом. Наконец, Вольдемар улучил момент и выпорхнул в окно. Он вернулся через два дня. Только затем, чтобы опять улететь, и потом уже больше никогда не вернуться.
Инга откусывает бутерброд, поднимает руку, чтобы поприветствовать сородичей Вольдемара, и тут же хватается за шею. Врачи говорят, это остеохондроз.
“Почему я так и не поехала в те горы, как собиралась?..” – думает она.
Внезапно её охватывают противоречивые чувства: смертельная тоска, готовность расстаться с жизнью и, вместе с этим, робкая надежда на что-то лучшее, желание жить.
“Когда человек умирает, тело кладут в землю, а его душа устремляется ввысь, к звёздам. Там – настоящий дом человека. Горы стоят близко к звёздам. Поэтому тот, кто умирает в горах, попадает домой быстрее”, – читает Инга анонимную запись, сделанную аккуратным
