Вакуум - Тася Кокемами
Утром Инга собирает волосы в деловой пучок и идёт на прогулку. Она старается держаться подальше от других туристов – ей хочется побыть наедине с собой. Она стоит на краю глубокого ущелья и думает о том, как детство человека даёт направление всей его жизни, когда лёгкий порыв ветра приносит странный, очень знакомый запах. Так пахла её любимая кукла, которую потом, по настоянию матери, пришлось отдать сестре. Инга делает несколько шагов подальше от края, чтобы не упасть.
Вдруг за её спиной раздаются тихие шаги. Инга с досадой оборачивается и замирает – перед ней стоит её точная копия. Только у копии короткая стрижка – каре.
“Совсем как у той куклы… – успевает подумать Инга. – И как у меня тогда, в детстве…”
Она хочет что-то спросить, но вместо этого ей становится нестерпимо страшно и из её горла вырывается вопль ужаса. Копия начинает дьявольски хохотать. От неё исходит необузданная, угрожающая, лихая сила.
Инге кажется, что наступила её последняя минута.
– Помогите, помогите! – кричит она в отчаянии.
– Иди отсюда! – наконец, произносит её двойник, достаёт из кармана пистолет и резко наставляет его на Ингу.
Она бежит сломя голову, не разбирая дороги, а когда останавливается, чтобы перевести дух, копия опять возникает прямо перед ней. На её лице играет хмурая усмешка.
– Выпусти меня! – требует она и толкает Ингу в грудь.
Когда она возвращается в дом, хозяева встречают её со слезами на глазах – местная спасательная служба уже отчаялась её найти – Инга пропадала пять дней. Она извиняется и благодарит их за беспокойство.
– Поиски можно отменить, – говорит она и оставляет изумлённых хозяев обсуждать случившееся.
Оставшиеся два дня она проводит, не выходя из своей комнаты. Перед тем, как уехать, она открывает “Книгу отзывов” и делает в ней запись: “Мир полон тайн, не поддающихся разгадке. Иногда мы встречаемся только для того, чтобы расстаться… и находим утерянное только для того, чтобы его отпустить…”
Она откладывает ручку, переворачивает страницу, смотрит на чистый лист и думает об отце: “Где теперь его душа? Навещает ли он то, что было ему дорого? Помнит ли он про неё?”
Инга берёт сумку, выходит на улицу, поворачивается к горе и поднимает руку в прощальном жесте. Шея не отзывается привычной болью – Инга чувствует себя как никогда раньше. В ней много воздуха и радостной лёгкости.
– Прощай! – говорит она, сама не зная кому – отцу, воспоминаниям о детстве, тому, что она встретила на краю ущелья.
Порыв ледяного ветра налетает на неё, срывает шапку, треплет её волосы… Теперь они острижены в короткое каре.
Инга смотрит на утреннее небо. Звёзд на нём не видно, но это неважно – Инга знает, что они там есть. И в эту секунду они кажутся ей ближе, чем обычно.
***Этот рассказ напомнил мои ощущения после развода. Тогда я сказала “прощай” не только мужу, но и детству, и чему-то ещё…
“Андрей, кажется, наше совместное время истекло…” – сказала я утром, накануне десятилетия нашей свадьбы.
Он печально посмотрел в окно и согласно кивнул. Внутренне я была готова к бурной сцене, поэтому даже присела от неожиданности.
Андрей всегда, в отличие от меня, открыто выражал свои эмоции. И довольно бурно. Иногда его эмоции были вызваны вспышками ревности. Это льстило моему самолюбию и казалось проявлением настоящей любви. Но если в начале наших отношений, ссоры были чем-то вроде прелюдии к занятиям сексом, то потом они превратились в ежедневную рутину, от которой было тоскливо, хоть вешайся. Эту опцию я тоже рассматривала, но развод, в итоге, показался более подходящим решением.
Конечно, мы не только ругались, у нас были и радостные моменты. И склонность мужа к бурным реакциям усиливала накал этих моментов, делая их незабываемыми. Но в то утро я поняла, что не люблю его. И никогда не любила. Я просто искала в нём то, чего мне не хватало в себе самой – способности смело и открыто выражать свои чувства. Какими бы сумбурными и противоречивыми они ни были. А наши скандалы обеспечивали мне постоянное негативное давление, к которому я так привыкла, пока росла, и в котором находила некий извращённый комфорт. У Андрея тоже были свои представления о “комфорте”, и мне тоже было что предложить ему в ответ. В этом смысле мы с ним подходили друг другу, как ключ к замку. Он ни разу не поднял на меня руку, но незадолго до того, когда я объявила ему о разводе, у нас была ссора, в которой он был близок к рукоприкладству, как никогда. В тот момент мне даже показалось, что у него глаза деда…
И ещё. В то утро я поняла, что беременна и пронзительно ощутила своё нежелание быть матерью. Являлось ли это правдой на тот, конкретный, момент, или я не хотела быть матерью в принципе, не знаю. Мужу я ничего не сказала. Просто собрала вещи и ушла к подруге. А через неделю сделала аборт.
Несмотря на мои ощущения, связанные с материнством, аборт оказался непростым решением. Внутри меня жило существо, которое зачем-то собралось появиться на свет. Мне было и стыдно, и больно лишать его этой возможности. Но что я могла ему дать потом, когда он появится? Ребёнку нужны искренняя забота и любовь. А как раз этого во мне не было. Я не умела заботиться о самой себе и была похожа на выжженную пустыню. Кто-то может сказать, что ребёнок мог вдохнуть в эту пустыню жизнь, но… Так или иначе, я оказалась на операционном столе, вернее – в операционном кресле. Врач сказал, что под наркозом я пела. Я спросила его, что именно. Оказалось, “Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца…”
Сам развод прошёл быстро и почти безболезненно. Квартиру мы разменяли, и я оказалась в крохотной однушке на окраине города. Но она стала моей крепостью. Поскольку из медицины я ушла решительно и бесповоротно, то работу пришлось искать в разных сферах. Я побывала и продавцом, и администратором, и флористом. Но самой главной работой для меня тогда было найти в своей выжженной пустыне хотя бы крошечный оазис. Это была задача-минимум. Задачей-максимум было превратить его в пышный сад.
Я зажмуриваюсь, вспоминая, каким сложным и радостным было то время. В попытках найти себя, настоящую, я срывала с лица одни маски, примеряла другие, видела, сколько во мне
