Вакуум - Тася Кокемами
Тогда она ещё не знала, что впереди её ждёт зима.
“Я ухожу”, – сказала она, и ей понравилось, как звучат эти слова. В них было то, чего ей не хватало – чистота и морозная ясность. И ещё тишина – внутри Анаит разлилась особая тишина.
Она смотрит в окно и видит, как вместе с деревьями снег бережно укрывает кресты и могильные камни старого кладбища. Солнце начинает садиться за горизонт и всё живое замирает в ожидании ночи, на кладбище и улице перед ним – пустынно. Анаит кутается в тёплую шаль и открывает форточку. Она вслушивается и будто чего-то ждёт. Вдруг откуда-то издалека раздаются тонкие голоса.
– Я здесь! – зовёт их Анаит.
Когда она сюда въехала, ей пришлось оттирать каждый угол от капель воска. Бывшие жильцы боялись того, что приходит с кладбища и, в надежде отпугнуть это, жгли освящённые свечи. В итоге они не выдержали и продали квартиру.
Анаит не боится. В сгущающихся сумерках голоса становятся ближе и, наконец, среди крестов появляются маленькие, хрупкие фигурки. Среди них она различает Гаяне.
– Тётя! – Гаяне влетает в окно и садится к ней на колени. Она совсем ничего не весит – полупрозрачная тень. Анаит аккуратно проводит рукой по её волосам. Они все такие же непослушные.
– Ты собрала для нас Свет? – спрашивает Гаяне.
Анаит кивает. Тени остальных детей обступают её – их немного, около десяти, и она начинает делиться Светом. Он струится с её пальцев в их глаза. Наполнившись, они начинают сиять изнутри.
– Скоро нам будет достаточно, и мы покинем тебя… – грустно говорит Гаяне.
Анаит хочет прижать её к себе, но вместо этого опять проводит рукой по её волосам – осторожно, чтобы тень не растаяла от слишком сильного, порывистого движения.
На следующий день в дверь раздаётся звонок. На пороге стоят мать с ребёнком – мальчиком лет пяти.
– Нам сказали, вы можете ему помочь! – мать легонько подталкивает сына вперёд.
Вскоре после развода, погрузившись в ясность и тишину, Анаит обнаружила, что может видеть почти любую болезнь и лечить многие. Но только у детей. Она уволилась с работы и посвятила себя так внезапно открывшемуся призванию.
– У него… – начинает мать.
– Не надо, я вижу, – говорит Анаит. – У него сильная астма. За один раз мне её не вылечить…
Мы будем приходить столько, сколько нужно, и платить тоже! – в глазах у матери слёзы.
– С вас я ничего не возьму, – мотает головой Анаит.
Она не скажет матери, что вместо платы она заберёт у её сына то, что не купишь ни за какие деньги – его Свет. Она вдохнёт его в себя незаметно, через темечко, вместе с болезнью. Потом мальчику придётся его собирать и копить заново. Он будет искать Свет везде и во всём, пока не поймёт, где находится его источник. А возможно – он ничего не поймёт и будет жить, довольствуясь теми жалкими остатками, что Анаит не станет у него забирать.
“Забирать…” Какое тяжёлое слово. Для неё это мучительный выбор – у кого именно?
– У любого! – постоянно твердит ей Гаяне. – Большинство всё равно тратит Свет на глупости и живёт с тем же самым количеством, что ты оставляешь!
Но каждый раз Анаит медлит, ждёт сигнала изнутри.
Вот и в этот раз она чувствует толчок откуда-то из живота.
– С вас я ничего не возьму, – повторяет Анаит на удивлённые жесты матери мальчика.
У него хороший возраст и пока ещё чистый, нерастраченный Свет. Только такой нужен Гаяне и тем другим, что никак не могут попасть туда, где их давно ждут.
Тогда же, когда Анаит начала видеть болезни, она начала видеть и их – полупрозрачных, растерянных детей…
Болезни, которые она вдыхает, Анаит отдаёт Земле. Для этого она ложится на живот, складывает руки колечком и выпускает в них изо рта чёрный дым – Земля знает, что делать с дымом. А Свет до поры до времени она держит в себе.
– Когда мы уйдём, к тебе придут другие, ты ведь им тоже поможешь? – Гаяне с мольбой заглядывает ей в глаза.
– Конечно, моя любовь, – кивает Анаит.
С неба бесшумно падает снег. Падает, чтобы скоро растаять. Гаяне спрыгивает с колен Анаит и зовёт за собой других детей. Они весело танцуют, а потом играют в салочки среди могильных крестов. “Смотрите, не простудитесь!” – хочет крикнуть им в открытое окно Анаит, но вовремя спохватывается и смеётся.
И с этим смехом в неё тихо входит весна. Самая настоящая весна.
Глава десятая
Мне нравятся женщины из этих рассказов. Я рада их компании, рада погрузиться в их истории и испытать то, что с ними произошло. Даже если они не настоящие, с ними не так одиноко в этом непонятном, призрачном мире. И я возьму их с собой потом, когда выберусь отсюда. Ведь я обязательно выберусь!
А может, они всегда были со мной?.. Потому что тогда, на холодной земле в парке, меня охватило странное чувство. В нём было что-то звериное, древнее, глубокое. Кроме своей боли, я чувствовала боль других женщин – тех, которые были до меня и которые жили в каждой моей клетке. Я также чувствовала и их поддержку. Возможно, это они помогли мне уцелеть и пережить всё, что случилось.
Когда я осталась одна, то встала с земли и вытерла кровь, текущую по ноге, порванными трусами. Потом я увидела связку ключей… Не моих. И стало понятно: “Это его! Он за ними вернётся!”
Я быстро осмотрела юбку – не запачкалась ли и она кровью. Не запачкалась. Я облегчённо вздохнула. Может показаться странным, что меня это волновало. Но мне надо было ещё ехать в метро, и дома могли заметить…
Сначала я хотела бежать. Но потом заметила кусок арматуры. Он валялся в кустах, в окружении тряпок.
Я зажмуриваюсь и вглядываюсь в воспоминание, пытаясь понять, какого цвета были тряпки… Их было много – они лежали горкой. Кажется, одна была тускло-оранжевой.
Конечно, мне надо было бежать. Но, вместо этого, я сняла с себя всю одежду. Сняла, чтобы не запачкать. Был тёплый весенний вечер, но меня била дрожь. Потом намотала на руки тряпки так, чтобы не оставить на арматуре отпечатков пальцев, и спряталась в кустах сирени…
Наверное, когда я сидела в них, голая, то откуда-то сверху казалась на их тёмном фоне светлым пятнышком. Но светлым было только тело – мысли у меня были чёрные. Я понимала, что никому не смогу рассказать о том, что меня изнасиловали.
Хм… Странно. Я ещё никогда не произносила эту фразу
