Чужой ребенок - Родион Андреевич Белецкий
Я тайком бросала взгляды в ее сторону. «Эта женщина может стать твоей мамой!» – говорил мне внутренний голос. «Она будет звать тебя “доча”!» – добавлял он. Ни о чем другом я не могла думать. Есть я тоже не могла. Аппетита не было. Словно я смотрела на змею, которая медленно, со спазмами заглатывала мышь. Надо было что-то говорить.
– И как вы познакомились? – спросила я через силу.
Папочка мой оживился:
– Ой, Юля! Это настоящая история! Правда, Диамарочка?
Ее звали Диамара Михайловна. Что это за имя такое? Диамара! Не имя, а какое-то урчание в животе.
Диамара Михайловна сказала тонким голосом:
– Да, наше знакомство – это интересная история.
И всё, больше ничего не сказала. Зато отец мой начал суетиться. Он просто трепетал в присутствии бухгалтерши. Очень плохой признак.
– История захватывающая и вместе с тем показательная, – сказал он, заглядывая ей в глаза. – Да, Диамарочка?
– Да, – пискнула колонна Большого театра.
Где же у нее прячется такой голос? В складках живота, не иначе.
– Ну и как вы познакомились? – спросила я.
Папочка мой оживился:
– Юлечка, пойми. Как поет рок-певец, я пытался уйти от… – тут он замялся, не решаясь произносить слово «любовь», и посмотрел на бухгалтершу.
Она этого, кажется, и не слышала. По крайней мере, на аппетит ее это не повлияло.
– И здесь такой же случай, – продолжал папочка. – Но судьба, словно хоккеист-профессионал, прижимает тебя к бортику. Я покупал йогурт…
– Питьевой йогурт, – ожила цифровая гора.
– Спасибо за уточнение, Диамарочка. Я стоял перед холодильником и пытался определить, в каком из йогуртов меньше сахара. А она… Слушай внимательно, Юля. А Диамарочка подошла, взяла йогурт и молча протянула мне.
Бухгалтерша отложила вилку:
– Нет, я еще сказала…
– Да, точно. Как же я мог забыть! – воскликнул папа. – Диамарочка еще сказала: «Вот, возьмите и даже не думайте».
У них уже есть легенда, подумала я, плохо дело. А вслух сказала:
– Это романтично.
– Еще бы! – подхватил папа с воодушевлением. – Очень романтично! И хотя она дала мне не йогурт, а майонез…
– Без очков ошиблась, – сказала бухгалтерша.
– …Я оценил этот жест! Оценил!
Я решила выложить последний жалкий козырь, который был у меня в дырявом рукаве:
– Пап, мы работаем вместе. Диамара Михайловна тебе говорила?
– Да. Это такое счастливое совпадение. Я так счастлив!
Хоть кто-то был счастлив за этим столом, подумала я про себя и неискренне улыбнулась.
– Диамарочка, а как Юля моя работает, ус-пешно? – спросил папа гостью.
Бухгалтер посмотрела на меня, хлопнула ресницами, как гаражными воротами, и выдала:
– Девочка старается.
Девочка?! Старается?! И то, и другое слово соединились в моей голове, как взрыватель с зарядом. И случился взрыв. Но случился он внутри меня. Титанические усилия я приложила, чтобы пламя праведного гнева не вырвалось наружу. Только щеки мои чуть раздулись от взрывной волны, и всё. Юля – хорошая девочка. Юля не будет портить личную жизнь своему папе. Будь как Юля.
* * *
Ира вошла в квартиру, захлопнула дверь, прислонилась спиной к стене, да так по ней и сползла. Села на пол и горько заплакала. В коридор вошла баба Таня. Она вытирала на ходу руки полотенцем.
– Ой, девка. Ты чего расселась здесь? – баба Таня подошла ближе. – Слышишь меня?
– У меня горе! – завыла Ира. В горле у нее булькало.
– Господи, сейчас воды принесу.
Баба Таня побежала на кухню, в спешке уронив на пол полотенце и мгновенно вернулась, расплескивая воду. Зубы Иры стучали по краю стакана, а баба Таня говорила:
– Пей, милая. Пей…
Когда Ира, облившись, напилась, баба Таня спросила:
– Что случилось, милая? Любому горю помочь можно.
– Не любому! – она дрожала, подняться на ноги не было сил.
– Что стряслось-то?
– Баба Таня… – завыла Ира. Она не могла больше ничего говорить, только эти два слова. – Баба Таня!..
Но та строго сказала Ире:
– Тихо ты! Тихо! Разохалась. Ребенок спит. Разбудишь!
Ира уставилась на бабу Таню, не мигая:
– Какой ребенок спит?
– Как какой? – сказала та. – Ваш. Ванечка. Еле укачала.
Иру словно подбросило:
– Что?! Он у вас?
– Да тише ты!
– Он у вас?! – сказала Ира еще громче.
Из комнаты хозяйки послышалось хныканье, тихое, но настойчивое.
– Ну всё, разбудила, – сказала баба Таня с сожалением.
Ира всё еще не могла поверить:
– Да вы… Да… Как он у вас оказался? Как? Его же мой у магазина оставил!
– Так я его у магазина и забрала.
Бабе Тане вообще не было стыдно, судя по ее виду.
Отчаяние у Иры сменилось возмущением:
– Забрала?! Просто так вот, забрала?!
Баба Таня уперлась руками в бока:
– А что, было бы лучше, если бы он там остался?
– Да я с ума схожу! Мы его ищем везде!
– Ага, – кивнула баба Таня. – Ты сюда его искать пришла?
– Его сейчас там Миша ищет.
У Ванечки прорезался голос.
– Дураки молодые! Будет вам урок на всю жизнь!
Но Ира ее поучения уже не слушала. Она бросилась к ребенку, взяла его теплого, обняла бережно, целовала в щеки, которые были на ощупь как бока у персика.
– Ванечка! – говорила она и сама плакала от нежности. – Милый мой, сыночек, радость моя!
А Ванечка перестал плакать, смотрел на нее круглыми, удивленными глазами, сжав губы, смотрел серьезно.
– Я думала, я тебя потеряла, Ванечка! – Ира снова разрыдалась.
– Ну вот, опять ревет, – сказала баба Таня, входя. – И так не хорошо, и так – не слава богу. Не поймешь тебя.
* * *
Безделье развращает. Тебя словно заливает мягкими часами художника Дали. Часы стекают у тебя по волосам, залепляют глаза, затекают в уши, в нос, не дают дышать. И привкус у безделья особый. Малина с пылью – вот какое безделье на вкус!
На третий день я не выдержала, прорвалась к Филимонову. Подловила момент, когда Геныч не видел, и вошла в кабинет. Начала прямо с порога, толком не осмотревшись:
– Вы не можете со мной так поступать, ясно! Это несправедливо! Даже если вы этого не понимаете…
Говорю это и понимаю, что мне пипец. Ворвалась, как гребаная валькирия, и не заметила, что Филимонов в кабинете не один. За столом человек двенадцать мужчин высшей категории. В костюмах по миллиарду и шелковых галстуках. Тот тип мужчин, которые принимают решения и вертят этим миром, как дисками йо-йо на веревочке.
Вижу – Филимонов, сидящий во главе стола, двигает желваками с пугающей интенсивностью. И еще я вижу за столом премьер-министра этой большой многонациональной страны.
– Извините, пожалуйста. Я просто ошиблась кабинетом. Простите…
Вылетела, как ядро в юбке. Стояла в коридоре, пыталась поймать дыхание. Ангелы с потолка ржали и указывали на меня толстыми кривыми пальчиками.
* * *
Ира сдерживала своего сожителя из последних сил. Миша кидался на бабу Таню, которая, кстати, сохраняла завидную невозмутимость, стояла, уперев руки в бока, и смотрела с вызовом.
– Давай, – говорила она. – Давай.
Ире удалось затолкнуть Мишу в комнату и закрыть дверь.
– Я ее грохну! Просто башку ей оторву! – разорялся Миша.
– Я всё слышу! – сказала баба Таня из-за двери.
– Готовьтесь, баба Таня! – крикнул Миша.
Он уже пошел к выходу, как Ира закричала:
– Стоять!
– Ты чего меня останавливаешь? Ты что, за нее после всего этого?!
– Ты ребенка напугаешь.
– Ребенка, да? Да у меня чуть инфаркта не было… этого… как его?..
– Миокарда, – подсказала баба Таня из-за двери.
– Не злите меня, баба Таня! – взорвался Миша. Но после он потерял силы, опустил руки плетьми и сел на кровать.
Дышал и думал, сам не понимая о чем.
Когда Ира вошла в комнату с Ванечкой на руках, Миша вполне себе мирно сказал:
– Дай мне его подержать.
– Не дам, – ответила Ира.
– Почему это?
– Потому, что он на тебя обижен.
– Ты за него-то не говори.
– Не хочет он к тебе на руки идти. – Жестокость женщин порой не знает границ. – Ты его в магазине забыл.
– Рядом с магазином, – сказал Миша тихо.
– Тем более! Да, Ванечка?
Ворованный младенец довольно улыбался. В комнату вошла баба Таня.
– Вы извините, что я без стука.
– Вы, баба Таня, сейчас головой рискуете! – Миша, сидящий на кровати, начал оживать.
Баба Таня показала Ванечке козу и сказала:
– Хотела вас на борщ фирменный позвать, но нет – так нет…
Баба Таня вышла, а Миша встал с кровати, в глазах погас огнь праведный.
– Не-не, баб Тань, погодите. Что вы там сказали?
* * *
После того триумфального появления меня к кабинету Филимонова вообще подпускать перестали. Иду по коридору – выскакивает Геныч как ошпаренный, руки расставил, как регбист в индивидуальной защите.
– Не-не-не. Проход закрыт! Закрыт, понимаешь?!
– Да я не к Сан
