Почти 15 лет - Микита Франко
- Прости меня, Слава, — вот и всё, что осталось от его речи.
Слава молчал. Лев прижался затылком к подголовнику кресла и посмотрел на велюровую обшивку потолка. Сказал, прикрыв глаза:
- Я хотел, чтобы всё было как в тот день. Ты, я и дом, который мы не можем себе позволить. Но когда-нибудь он станет нашим домом…
Слава повернул голову к окну.
- Где он?
Лев потянулся, чтобы показать:
- Вон, за елью. Видишь окна?
- Вижу. Вход не вижу.
- Он с другой стороны. Это окна во двор.
- Ясно.
Слава сел прямее, мельком глянул на Льва и опустил глаза.
- Если не хочешь здесь оставаться, вернемся домой, - проговорил Лев. – И завтра я уйду. Но я… но ты… ты бы сделал меня очень счастливым, если бы дал ещё один шанс.
На него навалилось давящее бессилие. Он уже не хватался за соломинку. Рано или поздно наступает момент, когда утопающий теряет волю к жизни и позволяет воде утянуть себя вниз.
Глухо щелкнула дверная ручка и Лев замер. Слава выходил из машины.
- Пойдем, - бросил он.
Поспешно скинув с себя ремень безопасности, Лев вышел следом и переспросил:
- В дом?
- Ага, - ответил Слава, уходя вперед.
Поверив было, что уже ничего не будет как раньше, Лев растерянно зашагал следом.
- А… А что мы будем там делать?
Слава глянул на него через левое плечо, ехидно улыбнувшись — у Льва от вида ямочки задрожали колени.
- Какой странный вопрос.
Они поравнялись, и Слава, протянув руку, взял Льва за ладонь, переплетая пальцы.
Почти 15 лет. Слава [10]
Они не стали включать свет.
Слава почувствовал облегчение, когда Лев стянул с него давящий, колючий пиджак, убрал камербанд с пояса, освободил шею от галстука-бабочки. Это была чуждая, непонятная ему одежда, схватывающая в капкан, сжимающая, как тиски. Он ненавидел рубашки, пиджаки, брюки, стягивающие куски ткани вокруг шеи – ненавидел несвободу.
Лев прижал его к стене, Слава, ощутив под лопатками нечто твердое и прямоугольное, шепнул между поцелуями: «Там картина», они переместились на несколько сантиметров в сторону и сбили торшер. Лев удержал светильник от несчастной участи за секунду до. Поймав в темноте взгляды друг друга, мужчины рассмеялись – впервые с того дня они смеялись вместе.
Лев, потянул торшер на себя, вернул его на место и снова приблизился.
- Продолжаем? – шепнул он в Славины губы.
Тот поймал его вопрос поцелуем, выдернул рубашку Льва из-за пояса и забрался под лёгкую ткань рукой, прогулялся пальцами по упругим мышцам живота, твердеющим от его прикосновений. Продолжаем.
Поцелуй в шею был как удар током. Слава распахнул глаза, чувствуя, как в груди нарастает тревога. Мышцы напряглись, словно он собрался бежать.
- Стоп, - попросил Слава.
Лев тут же сделал шаг назад. Он всегда чутко реагировал на просьбы остановиться.
- Что такое?
Тревога раздувалась, как газовое облако, заполняя собой всё тело. Она добралась до кончиков пальцев и те мелко затряслись. Оттянув в сторону воротник рубашки, Слава выдохнул:
- Не знаю. Что-то не так.
Лев, потянувшись влево, зажег торшер, освещая их лица тускло-оранжевым. Обеспокоенно спросил:
- Принести воды?
Слава кивнул.
Это была знакомая тревога – она приходила к нему и раньше. Самый первый раз – много лет назад, на реке Ини. Ему было пять, а Юле – девять. Он гонял с мальчишками мяч по траве, когда почувствовал то же самое – раздувающееся, как жаба от соломинки, облако в груди, сдавливающее сердце и легкие. «Юля», - подумал тогда Слава, сам не зная, почему. Но, бросив мяч, побежал обратно к берегу, где загорала сестра с подругами.
Юля в тот день чуть не утонула. Как она потом сама сказала: «Внезапно пропало дно под ногами». Её, барахтающуюся, заметил с другого берега мужчина и прыгнул в воду. Когда Слава добежал, Юлю уже отогревали у костра.
В следующий раз тревога разбудила Славу посреди ночи, и, едва распахнув глаза, он услышал жалобное:
- Кажется, я рожаю.
Тревога душила его, когда Юля впервые была у онколога.
Тревога дала понять, что сестра умрёт за несколько часов до того, как она умерла на самом деле.
А потом тревога долго к нему не приходила. Несколько лет. Пока однажды снова не разбудила Славу посреди ночи. Тогда, пройдя в детскую, он не обнаружил восьмилетнего Мики в постели. И нигде в квартире не обнаружил.
Через год они встретились снова: когда Мики прошёл на кухню – мокрый, с покрасневшими щеками – Слава прижал ладонь к его лбу и обжегся. Несколько дней они боролись за него, пытаясь сбить отметку на градуснике с 40 хотя бы до 39. Всё это время, до первых улучшений, Слава жил с тяжелым комом в груди.
И потом снова, и снова, и снова. Льву не нужно было рассказывать, что Мики хотел наглотаться таблеток – Слава знал, что Мики этого хотел. Слава знал о каждой авантюре, в которую ввязывался Мики, но не мог понять, не мог почувствовать точного замысла и места совершения, а потому – не мог предотвратить.
У них была особая связь. Слава говорил Льву: «Мы с ним друг друга чувствуем», а тот насмешливо фыркал: «Звучит ненаучно».
Отпив из стакана, заботливо поднесенного Львом, Слава спросил:
- Где Мики?
Объяснять своё беспокойство «особой связью» он не хотел – не хотел снова слушать, что «так не бывает». Он уже слышал это, когда маленький Мики ушёл из дома.
- У Пелагеи, - напомнил Лев. – Я говорил.
- Ты уверен?
- Да.
- Позвони ей.
- Да они уже спят, наверное…
- Всё равно позвони.
- Слава…
- Лев.
Выразительный взгляд.
- Ладно, - он сдался.
Лев набрал номер сестры. Слава потребовал включить громкую связь и тот, закатив глаза, нажал на значок мегафона.
Слава с напряжением следил, как на экране отсчитываются секунды вызова: одна, вторая, третья… Пелагея ответила на четырнадцатой. Четырнадцатой! Почему так долго? Теперь всё казалось подозрительным.
- Привет, - раздался её голос в трубке. – Необычное ты выбрал время поболтать.
- Да, заняться больше нечем, - ответил Лев, оглянувшись на Славу. – Мики с тобой?
- М-м-м… Да.
Слава тут же подорвался:
- Что за «м-м-м да»?
Пелагея, услышав его, начала оправдываться:
- Просто – да.
- Ты не уверена! – возмутился Слава, вырывая телефон из
