Желчный Ангел - Катя Качур
– Сейчас вас это не должно беспокоить, – попытался перевести разговор Азраил.
– А когда, милый мой??? Именно сейчас это и беспокоит. Вы, кстати, не знаете, кто из художников будет дороже этой весной? Поре или Рыбальченко?
– Понятия не имею.
– Вот! Хрен предскажешь! А мои духи? Еще десять дет назад бутиковая линейка «Герлен» стоила по семь-десять тыщ за флакон! А сейчас? Тридцать – сорок пять тысяч!
– Безобразие! – втиснулся в разговор Вася.
– Помолчите, молодой человек! – ткнула в воздух пальцем Бергштейн, гневно шевеля выразительными бровями.
– Я Вася, – уточнил ребенок.
– Закройте рот, Василий! Вас пока не спрашивают. Итак, о чем я?
– О духах, – напомнил Ангел.
– Вы, кстати, слушали их новый аромат «Уд нюд»? – продолжила она.
– Нет.
– Вы чудовищно нелюбопытны! Это чистый секс, я вам скажу. Обнаженное тело женщины, жаждущее любви. Правда, в базе – классическая герленовская ваниль. И что вы думаете? Флакон стоит ровно столько же, сколько новенький гроб! Теперь догадайтесь, что выбрали мои недоделанные дети в качестве подарка на день рождения мамочки?
– Второе, – не выдержал Вася.
– Вы дико прозорливы, Василий! Хотя вас опять никто не спрашивал!
Зоя Моисеевна, упираясь костлявыми руками о край кровати, села и облокотилась спиной на пуховую подушку. На ощупь пошарила по тумбочке, подцепила пачку, достала сигарету и поднесла ее к губам.
– Огоньку не найдется? – спросила она кокетливо.
Ангел поднес к ее рту ладонь тыльной стороной и поднял вверх большой палец, из которого вспыхнуло голубое пламя.
– Эффэктно, мой дорогой, весьма эффэктно. – Берг-штейн затянулась и выпустила в лицо Ангела плотное облако дыма. – Знаете ли, был у меня один фокусник. Изумлял каждый день. То кролик, то птичка у него из штанов вылетит. Любовник – изумительный. Я забеременела, родила старшую. Не девочка – куколка! Все было прекрасно, пока он не проделал последний фокус: залез в ящик для белья и пропал. Только серпантином плюнул из щели. Потом выяснилось, что в полу под ящиком был лаз на нижний этаж. К моей подруге Дине. Она в теннис играла, спортсменка. До сих пор созваниваемся. Сильная – кобыла с яйцами! Я ей, конечно, тут же отомстила. Увела молодого мужа – перспективного такого, как сейчас говорят. На пяток лет младше меня. Ювелиром работал. Золотые руки. Родила от него вторую дочь. Не девочка – куколка! Ну а потом был жокей: попа, знаете, ореховая, лошадью вонял – крайне возбуждающе. От него сын. – Зоя Моисеевна загибала пальцы с красными ногтями. – Ну а дальше поэт, четвертая дочь. И наконец, чиновник. Из собеса…
– Итого пятеро детей, – перебил Вася.
– Закрой рот, Василий, – махнула на него рукой старуха. – Да, пятеро! Ждут не дождутся за стенкой, пока сдохну.
Вася смеялся, зарывшись в перья. Ангел снисходительно улыбался краем рта, прищурив один глаз.
Старуха докурила и потушила испачканную помадой сигарету о дверцу тумбочки, где уже красовалось сотня-другая черных круглых ожогов.
– У вас очень сексуальная улыбка, мой дорогой, а губы – какое-то произведение искусства. – Она смотрела на Ангела сально, опустив огрызки крашеных ресниц. – Вы зря строите из себя такого скорбного бесплотного сухаря. И этот ваш лысый Василий довольно мил.
– Она чудо, Ази. – От смеха у Васи навернулись слезы, которые он вытирал кулачками.
– Ази? – переспросила Бергштейн. – Так я звала своего любовника, того, из собеса. Он наградил меня гонореей и этой фамилией. А раньше я знаете, какую носила? Штейнберг! От перемены мест слагаемых сумма не меняется, верно? Кстати, Бергштейн наконец починил мне краны в квартире, они текли со времен фокусника. А у вас там есть горячее водоснабжение?
– Где?
– Ну… куда вы меня сейчас потащите.
– Боюсь, вам оно покажется чрезмерно горячим, – ответил Ангел.
– Но, Ази, – влез Вася, – в шатре у праведников туман защищает от пламени солнца.
– Вы что, охренели? Меня – к праведникам? К этим постным ханжам? Ни в коем случае. Мне нужна компания повеселее. Кстати, мужчины у вас там имеются?
– Великое множество, – заверил Азраил.
– Слава богу! – воскликнула она. – Или кому слава?.. – споткнулась на слове старуха.
– Ему в любом случае, – подтвердил Ангел. – Ладно, Зоя Моисеевна, спасибо за приятно проведенное время. – Он по традиции вонзил кинжал в свою печень и вынул его окрашенным в желто-зеленую жидкость. – Открывайте рот.
– Если заметили, я его не закрывала. – Старуха явно флиртовала. – Что это?
– Капля желчи.
– Лекарство? Ни за что! Мои дети запичкали меня лекарствами. Лучше я бахну винца на прощанье. Василий, притащи бокал и бутылку, там, в серванте.
Пока Вася безрезультатно бился со стеклом серванта, она снова помахала пальцами руки, призывая Ангела наклониться.
– Покуда твой малец не слышит, – прошептала ему в ухо, – передай Динке-теннисистке, чтобы разыскала того ювелира, которого я увела. Он любит ее, знаю. Искренне любит.
На кухне в это время громыхнула сковородка. Родственники зашипели на внучку-тинейджера, которая решила пожарить яичницу, пока бабуля отдает концы.
– Слышите, маман уже полчаса разговаривает сама с собой, – прошептала шестидесятилетняя дочь. Та, что от фокусника. – В тысячный раз перечисляет свои сексуальные подвиги. С кем-то кокетничает, как всегда. И снова тушит бычки о тумбочку.
– Она сожжет эту квартиру к чертовой бабушке, – отозвался ее муж. – И нам нечего будет делить. Когда уже угомонится?
Но, войдя через пять минут в комнату, потомки увидели Зою Моисеевну тихой, безмятежной, с легкой улыбкой на лице. Накрашенные ресницы опущены, помадный рот приоткрыт, румянец на щеках притушен, брови бесстрастны. Она выглядела так, будто выгодно распродала хрусталь и платки, отомстила любовникам, подожгла собес, выкурила сигарету и выпила вина.
Волноваться было не о чем. Бергштейн угомонилась.
* * *
Азраил сидел на берегу. Вася, накупавшись в озере, бежал в его объятья. За мальчиком на мокром ангельском песке оставались маленькие следы: пятки и, через промежуток, горошины пальцев.
Вытерев капли воды о перья, стряхнув с ног песчинки, Вася прильнул к Духу и, как всегда, обнял за шею.
– Скажи, Ази, почему Зоя Моисеевна видела твою красоту? Ведь она далеко не святая…
– Не знаю, – пожал плечами Ангел, – такое нечасто, но встречается. Я называю это эффектом Адама. В честь одного араба, ювелира, который всю жизнь куролесил, а перед смертью оказался кристально чистым. Он уверял, что причиной всему восторженная, неубиваемая любовь к жизни. Кто его разберет? Может, он и прав…
Глава 13
Перстень
С того момента, как Вадим рассмотрел камень через окуляр, микроскоп оставался на его рабочем столе круглосуточно. Хирург держал бриллиант в кармане, носил на работу, а вечером возвращался в съемную однушку и до одури любовался кристаллом, стараясь через каждую грань увидеть новые подробности в облике ангела.
На телефон ежечасно приходила эсэмэска о необходимости погашения кредита за стиральную машинку и посудомойку, которую купил маме. Он раздраженно смахивал ее с экрана.
– У ангелов нет таких проблем, верно? – говорил сам с собой. – Они не платят аренду, квартплату, не гасят задолженности, не выбивают из банков свои вклады…
Единственный раз, поддавшись на уговоры менеджера банка, Вадим вложил две своих зарплаты в иностранный ПИФ[14]. И с треском потерял все до копейки. Каждый день корил себя, представлял, как пропавшими деньгами оплатил бы кредит или отдал долги коллегам, у которых постоянно брал взаймы.
– Выиграть бы миллион. Или два. А, ангел? Что скажешь? – бурчал хирург, поворачивая бриллиант вправо-влево и наблюдая, как фигура двигалась, будто бы по воде, переступая с волны на волну.
Насмотревшись до помутнения сознания, откинулся на спинку кресла и протер ладонями воспаленные глаза.
«Надо идти к ювелиру, – подумал он, убрав с предметного стекла камень и зачем-то прикоснувшись к нему губами. – Пора кончать с этим помешательством».
* * *
– Я знал, что вы вернетесь, – радушно встретил его старик. – Что решили?
– Как бы вы посоветовали оформить бриллиант? – спросил Вадим.
– Я бы сделал перстень, – с ходу сказал Адам Иванович, хотя
