Половое воспитание Августа Флана - Александр Минчин
— У тебя жар? — вдруг взволнованно спросила Полина. — Уж не заболел ли ты?
Август не мог произнести ни слова.
— Прижмись ко мне, я обниму тебя и согрею. Я не могу понять, что с тобой происходит.
Она сразу положила руку ему на плечо, кистью касаясь шеи. Теперь бедра ее, повернувшись, вжались в его худое тело. Сквозь тонкую рубашку он ощущал ее всю, все ее выступы и изгибы, от плечей до низа: грудь, ребра, живот, бедра, колени… О-о-о… Августа трясло и колотило.
— Ну, успокойся, ну, согрейся, — нежно утешала его Полина и, приподняв, положила ногу на его бедро, прижав еще сильнее к себе. Еще через секунду, к своему великому ужасу, Август стал ощущать, как его мечик стал расти, увеличиваться и превращаться в большую саблю. С еще большим ужасом и оторопью он подумал: а ощущает ли этот рост и прилив она? О Господи, как его уменьшить… Полина слегка двинулась и провела заброшенной на него ногой чуть вверх и вниз. Не специально, а чтобы найти удобное положение. Клинок, о святые, торчал в полной боевой готовности. Локоть уже чувствовал обнаженную часть груди, немного выпавшей из серьезного декольте ночной рубашки. Ее нога покоилась прямо на его члене. Полина спокойно дышала.
— Тебе так приятно? — спросила она.
Он чуть не закричал (чуть не возопил), как ему приятно!
— Спи мой мальчик, спокойной тебе ночи, — прошептала она, и он почувствовал, как опустились ее ресницы, чуть коснувшись его плеча.
Как такая ночь, в таких объятиях, может быть «спокойной»? Когда рядом лежит живая, настоящая, первая в его жизни девушка — богиня. Женщина.
Он уже не дышал, он боялся пошевельнуться, чтобы не нарушить эту божественную связку, это объятие, сплетение их тел.
Как она не могла не чувствовать его возбужденного начала — Август не понимал. Он еще многого не понимал в женщинах. Но если б она что-то чувствовала, она б отодвинулась… Он не понимал, что обычно противоположный пол делает противоположное — придвигается.
Полина устроилась поудобнее, и теперь он ощущал ее спокойное дыхание щекой и шеей, возбуждаясь все больше и больше. Аромат ее свежего, нежного дыхания опьянял его. Он попробовал чуть отодвинуться, боясь, что его локоть может причинить боль ее сердцу. (Потом он запишет: «У меня болит сердце, — сказала она, — и взялась за грудь».) Он осторожно двинулся и, похолодев, с ужасом почувствовал, как его возбужденная сабля упирается прямо во внутреннюю часть ее бедра, лежащего на его паху.
Он замер. Полина спала. Грудь, вдыхая, ласкала его локоть, плечо и часть руки.
Он бесшумно высвободился, выскользнул и на цыпочках прокрался в туалет. Где, с большим трудом сумев помочиться, едва успокоил возбужденную плоть.
Всякие плоские девочки (Леночки) мира сего не стоили груди Полины.
На следующий вечер повторилось то же самое. Они попили чай и в одиннадцать вечера уже легли якобы спать. Полине нужно было рано вставать, чтобы идти в институт.
После первой бессонной ночи Август не ожидал, что ему удастся заснуть во вторую.
Когда Полина опустилась, окутанная ароматом потрясающих запахов, рядом, он справился с первой дрожью. Она была в той же ночной рубашке. Они оба лежали на спине, таким образом заняв весь диван. Август, естественно, не мог себе представить, что чувствует она, но он чувствовал себя странно и лежал, не решаясь пошевельнуться. Ее грудь съехала чуть вбок и касалась мягко его плеча. Их бедра были прижаты друг к другу. Его руки — вытянуты по швам, и поэтому правой, от плеча до пальцев, он чувствовал все изгибы и выступы ее нагого под легкой рубашкой тела. О, это были роскошные изгибы. Великолепные! Неожиданно Полина двинулась и положила руку ему на лоб, потом, словно не поверив, коснулась лба губами.
— Ты чувствуешь себя лучше? Жара, как вчера, кажется, нет.
— Да, — пролепетал он, ощущая ее тело.
Она повернулась к нему, и он двинулся, чтобы освободить ей больше места. И, как вчера, со сладким трепетом и изумлением, переходящим в дрожь, почувствовал, как его локоть попал в ее грудь. И начал тонуть…
Он замер, она вздохнула, и грудь наполнилась и вмялась в его руку. Полина, казалось, и не замечала этого неудобства. После пяти минут сладких мук он решил повернуться на бок, к ней спиной, и хотя бы попытаться сомкнуть глаза. Едва он повернулся, как Полина отодвинулась дальше от стены, положила руку ему на плечо, и ее две волнующие груди вдавились и уперлись в его лопатки. Август затрепетал, однако Полина не почувствовала его дрожи и прижала сильнее к себе, чтобы он не упал с краю. Ее бедра и арка между ними тоже придвинулись, и его торчащая упругая попа попала прямо в лоно… низа ее живота. Он, замерев, ощутил, что рубашка была надета на совершенно голое тело. И почувствовал легкое касание волосков лобка, пока она устраивала свои бедра поудобней вокруг его попки. О, эти легкие, неземные движения и полуобнимающие елозинья. Он старался дышать с ней в такт, в одно дыхание. Пока, сбившись, не понял, что гораздо приятней ритмичности — аритмичность, тогда ее грудь упиралась в его лопатки сильнее и глубже. Теперь он умышленно затаивал дыхание, и только она выпускала свое, как он глубоко вдыхал, двигая лопатками, и получалось второе вдавливание-прикосновение к ее сокровищу. Сладко, больно и томно кружилось в голове.
На левом боку стала затекать рука, и он осторожно, чтобы не потревожить Полину, уже бродящую в царстве Морфея, решил повернуться лицом к ней, на правый бок. И только он повернулся, как она в полусне инстинктивно обняла его и сильно прижала к себе.
Его лицо попало в сладкую ложбину между ее грудей. Она пошевельнулась, и он, к своему возбужденному ужасу, ощутил, как ее выступающие соски коснулись его век. А его щеки были вжаты в божественную выпуклость двух грудей. Он попытался поменять положение, боясь, что ей неудобно. Но она последним сонным движением прижала его еще крепче, и он был пойман и сжат двумя большими сладкими шарами. Август замер, не дыша, охваченный негой. Его рот невольно открылся,
