В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Но склонившись над столиком для вышивания и заметив ещё несколько французских журналов, я сразу поняла, что меня позвали сшить из этой великолепной ткани одно или даже несколько вечерних платьев по последней парижской моде.
– Нет-нет, я не смогу! – воскликнула я. – Те платья, что я умею шить, намного проще! И с парчой я никогда раньше не работала! Говорят, шить из неё ужасно сложно, она все время выскальзывает из рук и расползается во все стороны, когда ведёшь строчку. Обратитесь в «Прекрасную даму» или в «Высший шик», – я знала, что в этих ателье работают не только с собственными материалами, но и с тканями заказчика, но всё не осмеливалась спросить, почему они просто не закажут платья в своём любимом парижском Printemps: пропасть между этим источником чудес и бедной швеёй из Л. казалась мне непреодолимой.
– Я не смогу, – повторила я. – Обратитесь к кому-нибудь другому.
– Не беспокойся, мы справимся сами, – холодно сказала синьорина Джемма. Тебе нужно только помочь нам со швами и отделкой. К счастью, сегодня хватит работы с примеркой и кройкой, а вот завтра придётся принести машинку.
Она решительным жестом потянула к себе ближайший рулон, сине-зелёный, и на столе раскинулся восхитительный отрез парчи с ярким рисунком, изображавшим вишню в цвету. Младшая синьорина, Ида, вооружилась стопкой картона для силуэтов и подушечкой с булавками, а её мать и сестра встали греть утюги. Я глазам своим не верила!
Ниже я раскрою вам тайну, о которой по крупицам разузнала за следующий месяц, тайну, которой поклялась никому не раскрывать. Впрочем, это было давно, а после разразившегося скандала в городе о них стало известно всем, так что, кажется мне, условий клятвы я не нарушу.
Если коротко, семейство Провера долгие годы нас обманывало. Они никогда, ни разу, не заказывали одежду из Парижа: все платья тайком шили сами синьоры, причём вручную, даже без швейной машинки. И каждый раз добивались таких замечательных результатов, что никто ничего не замечал! С другой стороны, знаете, что говорила моя бабушка, когда мы останавливались у дорогих витрин, чтобы полюбоваться на привезённые из столицы платья работы знаменитых модельеров? «Как думаешь, дитя моё, кто их сделал? Неужели богини, спустившиеся с небес? Нет, их сшили женщины, такие же, как мы, только более умелые и опытные, – а потом, вздохнув, добавляла: – ...и, разумеется, гораздо лучше оплачиваемые».
Впрочем, настоящие парижские платья, которыми так восхищались горожане, в доме Провера тоже были – но только много лет назад: об этом я узнала от синьоры Терезы, которая, доверяя моей клятве, время от времени откровенничала со мной в минуты отчаяния. Эти платья были частью достойного принцессы свадебного приданого, которое её бесконечно щедрый отец привозил из самых роскошных магазинов Европы. Платья для церемоний, балов и театра, летние и зимние, жакеты и юбки для прогулок, пальто и накидки, изысканнейшие верхние и нижние рубашки, и к каждому платью – корсет, разнообразная оторочка, в зависимости от модели, целые россыпи шляпок, зонтиков, перчаток и туфель. Казалось, в доме Провера не хватит шкафов и даже комнат, чтобы все это хранить, а дней в году или часов в сутках – чтобы хоть по разу надеть. Привозили платья в больших прочных коробках из толстого картона, выстланных светло-голубой бумагой с тиснёным золотом названием Printemps или других магазинов, в Брюсселе или Лондоне. Адвокат Бонифачо, тогда ещё жених, ужасно гордился тем, что ведёт под венец девушку, своей элегантностью заткнувшую за пояс саму королеву Маргариту вместе с придворными дамами. Но стоило им вернуться домой, где молодая жена, кипя от возмущения, в отсутствие готовой прийти на помощь горничной была вынуждена с большим трудом раздеться сама, как он саркастически заметил: «Наслаждайся этими тряпками, пока они в моде, потому что новых я, разумеется, покупать не буду – ни в Париже, ни даже здесь, в городе».
Бедная синьора Тереза, в родительском доме привыкшая к достатку и роскоши, из-за скупости мужа была вынуждена жить в столь стеснённых обстоятельствах, что добрую половину дня лежала ничком на диване в слезах, нисколько не боясь, что услышат слуги, потому что слуг в доме Провера не было, если не считать не покидавшей кухни босоногой девчонки, дочери какого-то крестьянина, арендовавшего у адвоката ферму. Служила она за жильё и еду – последней, правда, ей перепадало немного.
Хозяйские обеды и ужины тоже были такими скудными, что многочисленные кузины и племянницы невесты перестали принимать на них приглашения, ведь на первое там подавали супы, где единственными ингредиентами, помимо воды, были пара листиков цикория и ползубчика чеснока – ни горсточки вермишели, ни даже капли масла; на второе – кусок разваренного мяса с картошкой в мундире, а на десерт – единственный фрукт на всех, яблоко или апельсин, да и тот зачастую подвявший.
Но больше всех прочих лишений юную невесту унижал тот факт, что у неё не было возможности самостоятельно потратить ни единого чентезимо. «Зачем тебе деньги? Что ты будешь с ними делать?» – спрашивал адвокат. Все продукты, включая вино и масло, ему привозили из деревни, с земель, которыми он владел, так что платить за них не приходилось. В лавках, куда он так или иначе вынужден был обращаться за свечами, мылом, иголками, посудой, солёной треской и другими необходимыми мелочами, адвокат открыл счёт, который оплачивал лично раз в год, придирчиво изучив список покупок. И если понимал, что количество использованных иголок или свечей хоть немного превышает прошлогоднее, жене не избежать было долгой проповеди о бережливости в домашнем хозяйстве.
В доме отца синьоры
